Мухобойка, соль и лошадь-качалка. Елена А. Миллер
, бояться то, что вы сами же и создали несколько часов назад? – Аполлинарий, сказав это, грустно засмеялся, наполнил свой стакан светлым соком, но пить не стал. Медленно прошелся по скрипучему полу от стола к окну, повернулся к гостям. – А ведь я не трус!
– Это все обостренное воображение! Плод работы неординарного, гениального ума! – громко, через весь зал ответил хозяину дома длинный, карикатурно лысеющий вертлявый мужчина, похожий на учителя пения.
– Возможно, ты и прав, Лелик! – величественно кивнул Аполлинарий, густая, запутанная надо лбом в затейливую спираль шевелюра качнулась в такт движения головы. Выглядел хозяин дома внушительно, громоздко, но говорил высоким, практически женским голосом. – Однако от этого не становится легче. Я будто бы сам себя запер в одной клетке со своими кошмарами и сам же, не переставая, порождаю их еще и еще, день за днем.
– Ах, Боже мой! – махнула голубым веером Рина, миловидная блондинка, отличающаяся той самой стандартной красотой, которая приобретается в дорогих салонах и клиниках. – Для меня так дико это слышать! Помилуйте, но ведь ты, маэстро, называешь «кошмарами» ни что-нибудь, а свои бесценные шедевры!
– Действительно! Ужас! – очень манерно и подобострастно поддакнула вторая блондинка, сидящая рядом. Для того чтобы нагляднее показать собравшимся весь объем своего ужаса, она ладонями начертила в воздухе большое «сердечко» и затем указала длинными загнутыми ногтями указательных пальцев себе на уши. – Это так режет слух! Для меня картины великого Аполлинария Куцего – священны!
– Ну, уж это слишком…. Ей Богу, слишком. – Непритворно смутился хозяин дома, снова качнул головой.
– Но почему? – вскинул вверх острые плечи вертлявый гость, тряхнул длинными, легкими, как пух одуванчика волосами. – Здесь нет никакого преувеличения!
– Это, конечно, скро-омность! – протянул еще один гость, модник Вадим в джинсовом, мастерски застиранном костюме, надетом так, что казалось – короткая куртка мала настолько, что никогда не застегнется на круглом животе. – Но я полагаю, что выражу общее мнение, заявив, что Аполлинарий – гений!
– Гений! – с восторгом крикнула манерная блондинка, подняла вверх свой бокал с шипучим вином.
– Ура! – присел в шутовском поклоне гость в застиранной джинсе.
– Виват Аполлинарию Куцему! Потрясающему художнику и человеку! – экзальтированно присоединился к нему вертлявый Лелик.
Все находящиеся в большом зале начали наперебой выражать свой восторг и безмерное восхищение. На этом фоне всеобщего ажиотажа вокруг хозяина дома один из гостей выглядел, по меньшей мере, странно. Высокий мужчина с холодным отстраненным взглядом, отвлекшись от партии в шахматы, в которые он играл сам с собой в углу зала за низким столиком, медленно оглядел шумную компанию. За весь вечер этот гость не проронил ни слова, казалось, его вообще мало интересовало происходящее в доме у реки. Аполлинарий этот цепкий долгий взгляд заметил, усмехнулся, но прерывать поток хвалебных выкриков не стал, терпеливо дождался, когда он иссякнет сам собой.
Когда собравшиеся поутихли, хозяин дома значительно поднял руку, и на первом этаже большого дома воцарилась тишина.
– Спасибо! Спасибо. Поверьте, я глубоко тронут вашими словами, вашим доверием к моему скромному дару живописца! Не возражайте! – тут же повысил он голос, увидев, с какой готовностью вскинулся порядком захмелевший Вадим. – Этот дар действительно, невелик. Но я умножил его на многолетний труд и мой жизненный опыт, поэтому, соглашусь, мои картины чего-нибудь да стоят….
– …Это все скромность…. – чуть слышно успел еще раз выдохнуть Лелик, коротко зажмурившись.
– Думаю, пора объяснить, зачем я пригласил всех вас в свой дом, зачем я так долго испытываю ваше терпение к моему не самому приятному обществу. Все вы – мои давние, проверенные жизнью друзья. Каждый из вас мне по-своему дорог, каждому я обязан какими-то ключевыми моментами моей скромной биографии. Моя дорогая сестра. – Аполлинарий стаканом указал на невысокую даму, наряженную в подобие индийского сари немыслимой расцветки, идеально подходящее к ее крашеным красным волосам. За ее спиной, держась за изголовье кресла, стоял мужчина с грустными глазами и грушевидным носом, облаченный в светлый льняной костюм, смахивающий на пижаму. – Моя дорогая сестра Илона и ее муж Гоша. Вы, конечно, и есть моя семья. Благодаря вам этот дом до сих пор не превратился в запущенный хлев, а я сам не знаю, что такое прозаическое, унизительное для художника бремя бытовых проблем.
– Приятно, что ты это признаешь! – усмехнулась дама. Когда она заговорила, бросилась в глаза ее необыкновенная похожесть с братом. Она так же величественно склонила голову и капризно выгнула пухлую нижнюю губу. – Но мы рады, что все эти годы были рядом с тобой. Приятно было ловить на себе отблески твоей популярности!
– Все язвишь. – Безо всякого раздражения улыбнулся Аполлинарий. – Впрочем, я знаю, что ты любишь меня, Илона. И не о чем тут больше говорить.
Красноволосая дама хотела было что-то сказать в ответ, но Гоша поспешно