Смута. Роман. Михаил Забелин
Даже в полковом собрании артиллерийские офицеры держались несколько особняком. Жилин же, в силу своего общительного нрава, приветливого характера и природной живости быстро перезнакомился с большинством офицеров и легко вступал в разговор.
В полковом собрании обычно обсуждали последние новости из дома, вспоминали общих знакомых в Москве и Петрограде, говорили о недавних боях или ожидаемом наступлении. Однажды один из офицеров, уже в изрядном подпитии и совершенно некстати, заглушая разнобойный гул голосов, прорычал: «Я его, сволочь, сгною, в грязь зарою. Он стоит передо мной по уставу, а я ему зуботычину. Молчит гад, а я ему зуботычину. В кровь губы, в кровь».
Эти выпадающие из общих разговоров слова были лишены смысла, но более всего поразило Николеньку, как зло и остервенело они были произнесены. Он тихонько спросил у стоящего рядом капитана:
– Господин капитан, я не совсем понял. О ком это он?
– А. не обращайте внимания. Пьян вдрызг. А говорит он о своем солдате. Видите ли, деревенский парень, новобранец, только что прислали с пополнением, службы не знает. Ну, не встал перед ним по стойке «смирно». Так тот его избил в кровь, а теперь то ли хвастается, то ли оправдывается.
Николай подумал, что ослышался.
– Как же такое возможно?
– Вы ведь недавно в армии? С лета снова ввели телесные наказания для низших чинов. Стыдно, конечно. Толку от этого мало, а солдаты озлобятся. Но для таких, как поручик Шандырин – это отдушина, чтобы выместить злость и тоску хоть на ком-то. Делать нечего, а внимания на него обращать не стоит.
Тогда Николай Жилин подумал: «Дикость какая-то, средневековье. Видно, дело не в войне и не в тоске, а в человеке».
К сожалению, с поручиком Шандыриным ему довелось познакомиться поближе. Роте, которой командовал Шандырин, было приказано выдвинуться для прикрытия батареи трехдюймовых пушек. Огневая позиция располагалась в небольшой рощице, командовал ею прапорщик Жилин.
Уже второй день было тихо. И от этого короткого затишья яркий, желто-красный, еще довольно теплый и сухой октябрьский день казался Николаю волшебным, а воздух вкусным, как поздняя ягода. Прапорщик Жилин направлялся к месту расположения прибывшей пехотной роты, но шёл, не спеша – торопиться не было ни желания, ни надобности.
Мысли успокаивались, улетали прочь от войны, и становилось совершенно непонятно, кому нужна эта война и зачем посылать миллионы людей калечить и убивать друг друга. Николай отчетливо помнил, что именно тогда, в этой уютной, осенней, какой-то домашней, довоенной рощице он впервые, спустя полгода фронта, задумался: «Зачем, кому нужна эта война?» Странно, но до этого он принимал ее, как нечто славное, героическое, необходимое и даже нужное. Под ногами шуршали желтые листья, белые березы стыдливо прикрывались оголенными ветками, и Николенька подумал вдруг, что нет ничего на свете важнее и прекраснее,