История метафизики. Том второй Первая часть. Эдуард фон Гартман
или ограничительную дисциплину чистого разума, а в практическом плане – позитивный канон чистого разума, и в обоих отношениях (негативном и позитивном соответственно) иметь регулятивный эффект. С другой стороны, предполагается, что они не вносят позитивного вклада в построение и расширение нашего знания, т. е. не являются теоретически конститутивными, хотя и носят нерушимый вид, что являются таковыми.
Такая конструкция кажется крайне искусственной. То, что мы считаем определенным или даже просто вероятным, естественно, будет оказывать на нас регулятивное мотивационное воздействие; но если кто-то видит сквозь что-то совершенно проблематичную, пустую возможность и тем не менее принимает ее за принцип своих действий, то он уже не разумный человек, а глупец. Если регулятивные принципы запятнаны нерушимой, но ложной видимостью того, что они теоретически конститутивны, то есть представляют собой позитивные истины, они могут, однако, оказывать через эту видимость и практическое регулятивное воздействие. Но критика, раскрывающая иллюзорный характер этой видимости, доказывает также, что их претензия быть регулятивными принципами является чисто иллюзорной и совершенно необоснованной. Если в силу неразрушимости этой ложной видимости они на самом деле продолжают нас регулировать, критика должна осознать, что нас обманывает иллюзорная природа нашей ментальной организации». – Категория конечности, которая заняла бы достойное место среди категорий отношения наряду с субстанциальностью и причинностью вместо взаимного действия, полностью отсутствует в теории категорий Канта во втором и третьем периодах. Восполнив это упущение, Кант достиг более высокого положения, чем занимал ранее, и таким образом вступил в четвертый период, который характеризуется «Критикой способности суждения». К сожалению, ему не хватило свежести и бодрости, чтобы переработать свои прежние работы с этой более высокой точки зрения; поэтому он довольствовался дополнениями, которые могли стать лишь лоскутным одеялом.
По мнению Канта, цель – это еще один принцип, позволяющий подчинить природные явления правилам, который не может быть получен из опыта, то есть это априорная категория. Она необходима для познания и объяснения хотя бы организованных существ и поэтому все же заслуживает названия категории в более объективном смысле, чем категории модальности. Среди понятий разума она ближе всего к понятию свободы, которую Кант определяет как способность действовать в соответствии с целями, или как телеологическую причинность разума; эта связь была бы еще более тесной, если бы Кант не представлял себе моральное самоопределение в чисто формалистических терминах и не исключал из него все телеологические соображения о содержании. В той мере, в какой конечность относится к условным целям природы (организмов), она является категорией понимания; в той мере, в какой она направлена