Орган геноцида. Кэйкаку Ито
самое дорогое слово в «Скрэббле» из существующих – caziques[4]. В одной из наших партий мне удалось его ввернуть. Словечко очень редкое, из употребления латиносов, и очков оно мне принесло столько, что Уильямс взорвался. Кричал, что нет такого слова. Он не успокоился, даже когда я показал словарь, и потом сам лично все проверил. Я ни разу в жизни не проигрывал в «Скрэббл». Ни разу с тех самых пор, как в восьмилетнем возрасте в первый раз сел играть с матерью.
«У тебя прям фетиш на всякие словечки. Словофил», – сказала она мне как-то раз. Никогда за собой такого не замечал, но я в самом деле любил слова. Силу, которая в них дремлет. Они способны менять человека, и мне это казалось зловещим и интересным. Слова провоцируют вспышки гнева и могут довести до слез, слова тревожат чувства, влияют на поступки и иногда даже управляют реальностью – до чего же любопытно!
Я не воспринимаю слова простым инструментом коммуникации. Потому что они для меня осязаемые и очень даже реально существующие. Для меня слова – это не нити, протянутые между людьми и выражающие их отношения, а реальная сила, которая определяет и ограничивает человека. Такой же реальностью для математика наполнены формулы. По аналогии мы можем представить себе мнимые числа. Физики говорят, что человек мыслит не словами. Вот, например, считается, что Эйнштейн мыслил образами и благодаря этому открыл теорию относительности. То есть гений добыл новое знание через картинку. Он, как принято думать, разработал свое детище, опираясь не на речь и логические построения, а на чистые понятия.
Лично для меня слова и есть образы. Одно порождает другое. Однако передать их собеседнику очень сложно: проблема, если не вникать в нюансы, в том, чтобы осознать, к чему относятся мои впечатления от реальности. Мозг каждого человека воспринимает ее по-разному. Придумали же римляне пословицу: «О вкусе и цвете не спорят», – она как раз о том.
Для меня вещественно реальны слова, а для кого-то, например, такие понятия, как «государство» и «народ». Такие люди согласны стать убийцами в интересах того самого государства, но мне, как ни прискорбно, в этом отношении воображения не хватает. Я слишком верю в вещественность слов, потому для меня и «государство», и «народ», и «коллектив» – тоже лишь слова. Я прекрасно понимаю их значения, но представить себе достаточно ясно не могу.
С другой стороны, о мире вместо меня думают те люди, которые четко представляют себе, что такое страна. Они работают в Пентагоне, Лэнгли, Форт-Миде[5], очень живо и со знанием дела оперируют понятием американского государства и поручают мне убийство того или иного субъекта.
Полагаю, что похожий склад ума отличает каждого из воротил в той стране, куда нас забросили. Поскольку всякий из них твердо знает, что такое страна, то и понятие «государственная граница», которое лично я осмысляю с большим трудом, для них обладает совершенно четкой образностью. Тому, кто не видит реальности в «государстве», очень сложно надолго навесить на отличных от него субъектов однозначный ярлык врага. Еще куда ни шло, если соседняя
Исторический термин, обозначающий вождей индейских племён.
Имеются в виду, соответственно, Министерство обороны США, Центральное разведывательное управление (ЦРУ) и Агентство национальной безопасности (АНБ).