Ноттингем. Лина Винчестер
еще не знаешь, куда хочешь больше?
– Мне нравится сводить музыку и играть на гитаре, но так же сильно нравится возиться с машинами и оживлять то, что уже давно умерло. Мне всегда казалось, что я знаю, чего хочу, а тут… Черт возьми, я правда запутался, Райлс.
Я приподнимаюсь, чтобы взглянуть на него. Внешне Сойер совершенно не выглядит взволнованным или растерянным, скорее уставшим.
– Хочешь знать мнение чирлидерши?
– Всегда, – отвечает он, чуть крепче сжимая мое предплечье и притягивая меня ближе к себе. Между нашими лицами остается всего пара дюймов.
Милостивый боже, дай мне самообладания!
Мне приходится приложить титанические усилия, чтобы сохранять дыхание ровным и не выдать дрожащий голос. Но я справляюсь, потому что у меня за спиной годы тренировок в притворстве.
– Музыкой ты начал увлекаться, когда пытался избежать чрезмерной опеки Скарлетт. Музыка была твоим протестом маме и способом убежать от реальности. А когда в мастерской вы с папой чините машину, у вас двоих загораются глаза, как у бешеного Виктора Франкенштейна. Когда там следующий запрещенный концерт в пабе?
– Хочешь пойти? – Сойер не скрывает удивления в голосе.
Я люблю ходить на вечеринки, но ненавижу бары и клубы, куда пускают школьников по фальшивым правам. И я сейчас не про те уютные места с приятной атмосферой и ненавязчивой музыкой. А про подвальные бары, из которых выходишь насквозь пропахший сигаретным дымом и потом, потому что там не работает вентиляция. Да и предупреждение Сойера о том, чтобы в таких местах я не пила ничего, потому что могут что-то подсыпать, – говорит само за себя.
Поэтому обычно я просто прошу Сойера переслать мне музыку, которую он сводит, и каверы, потому что видео с выступлений практически нет. В конце весны в их кавер-группе осталось всего три человека. За все лето я была на их репетициях лишь пару раз: у матери Нико частые мигрени, и иногда она заходит в гараж, чтобы выдернуть все провода усилителей. Митч живет в трейлерном парке – у него негде репетировать. А миссис Вуд вообще запрещает Сойеру состоять в группе и говорит, что если он хочет заняться музыкой, то пусть играет на скрипке.
– Да, хочу прийти на выступление и узнать, горят ли у тебя глаза во время игры так же сильно, как когда ты завершаешь работу над машиной.
Взгляд Сойера скользит по моему лицу и задерживается на губах. Я перестаю дышать. Костяшки его пальцев касаются моей щеки и проходятся по виску, чтобы заправить волосы за ухо.
– Спасибо, Райлс, – его голос звучит глубже, чем обычно.
Большим пальцем он поглаживает мою щеку, но, словно решив, что пальцы задержались дольше нужного, отводит ладонь, и я неосознанно ловлю его запястье, чтобы удержать на месте. Это даже была не я, моя рука сама сделала это, без разрешения мозга.
Никто из нас не произносит ни слова, и я уверена – если это произойдет, мы навсегда разорвем этот момент. А я хочу, чтобы он длился вечно.
Раздается звонок телефона Сойера, и я едва сдерживаю недовольный стон. Он берет лежащий рядом мобильник, я замечаю, что на экране