На острие ножа. Мэлори Блэкмен
Не хотела, чтобы меня днем и ночью слепили вспышки фотоаппаратов. Не хотела бередить раны – ни мамы Джуда, ни свои. Но в основном свои. Я была эгоисткой просто до истерики. Я упрашивала и умоляла Минерву и в конце концов уломала, и она пообещала мне, что сделает как я прошу. Но после этого отношения у нас снова испортились – и, думаю, навсегда.
Калли, держись от Джуда подальше. Он ни перед чем не остановится и использует кого угодно, лишь бы получить то, что хочет. А хочет он больше всего на свете мое сердце на блюде и мою голову на копье. Я его ни капельки не боюсь. Если бы дело было только в нем и во мне, я бы встала перед ним и сказала: «Ну, давай!» Пусть делает самое худшее, на что способен. Но все будет иначе. Джуд кто угодно, только не дурак. Он хочет, чтобы я страдала. И знает, что единственный способ этого добиться – через тебя.
– Рука уже нормально. – Минерва сжала и разжала кулак, чтобы показать мне. – Ноет иногда к дождю, зато слушается не хуже, чем раньше.
– Минерва, прости меня за… за то, что с тобой случилось, – проговорила я, наверное, в тысячный раз.
– Пожалуйста, прекрати извиняться, – устало ответила Минерва. – И прекрати называть меня Минерва.
– А как мне тебя называть? Ты же терпеть не можешь, когда я зову тебя Минни.
– Мне нравится Минни.
– Ты годами твердила мне обратное, – напомнила я.
– Да, но моя сестра называет меня Минни, – с нажимом сказала Минерва.
Я понимала, чтó она имеет в виду, но она больше не была Минни и, скорее всего, никогда уже не будет. К тому же сложно было закрыть глаза на то обстоятельство, что из-за меня моей сестре прострелили руку.
– Можно мне сесть? – спросила наконец Минерва.
Я махнула рукой на стул для посетителей у койки. Обивка выцвела до унылого блекло-голубого в пятнах, сиденье было неровное и комковатое. Минерва села, и ее попа утонула в промятом сиденье, словно у малыша на горшке. Она поерзала и устроилась на краешке стула, где было тверже.
Я ждала едкого замечания или противного нытья, но ни того, ни другого не последовало. Минерва оглядела палату. Я тоже. Быстрый взгляд подсказал мне, что на нас уставились почти все глаза – и пациенток, и посетителей. Все, наверное, гадали, почему я не стала рожать тебя в частной больнице, Калли, но дело в том, что я хотела, чтобы ты родилась в Больнице Милосердия. Это было важно для меня. Я думаю, Каллум бы так хотел. Но я прекрасно понимала, что, кроме меня, в послеродовом отделении только еще одна женщина-Крест, и я тут самая… ну, скажем, известная. Известная – это если из вежливости. Печально знаменитая – вот ближе к истине. Вторая пациентка-Крест, которую привезли вчера по скорой, лежала на койке прямо напротив меня. Она тоже на нас смотрела. Сама она оказалась здесь, о чем не замедлила мне сообщить во всех подробностях, только потому, что у ее ребенка оказалось тазовое предлежание, когда у нее начались схватки, а Больница Милосердия была ближайшей к дому. Теперь, когда ребенок