Роман Серебряного века на фоне войн и революций. Князь Евгений Трубецкой и Маргарита Морозова. Елена Викторовна Хорватова
Вечно я чувствовала всю неправду, всю греховность моей жизни».
Впервые это чувство возникло у нее в Байрейте, по ее выражению, «через музыку, и переживалось в полном одиночестве».
Михаил совершенно не обращал внимания на всякие «глупые душевные искания» молодой жены. Он готовил к изданию свою книгу, посвященную путешествиям по миру.
О, как много надежд Михаил возлагал на эту книгу! Для того он и мотался по поездам и пароходам, ночевал в нелюбимых им отелях, старался осмотреть как можно больше в каждом городе, без отдыха и сна бегая от достопримечательности к достопримечательности, и записывал, записывал в блокнот свои наблюдения. Вот когда в родной Москве читающая публика ознакомится с его дорожными дневниками, все поймут, какой он незаурядный, свободно мыслящий и тонко чувствующий человек. Своим очеркам и дневниковым записям он придал незатейливую эпистолярную форму и опубликовал их под названием «Мои письма» в 1895 году.
В расплывчатом предисловии он рассказал и о своих прежних, незаслуженных, как ему казалось, обидах и о новых надеждах:
«Я долго думал – издавать или не издавать мои письма. Не то чтобы я боялся осуждения – нет! – но все-таки какое-то смутное, неясное чувство шептало мне, что незачем лишний раз подвергаться брани и ругани. За мой этюд о Карле Пятом и за книгу „Спорные вопросы западноевропейской науки“ меня резко и беспощадно осудили. По правде сказать, я ждал подобного отношения, но все-таки было грустно. Особенно неприятно было читать мне статьи одного фельетониста. Боже, как он старался, чтобы доказать мою глупость! <…> Я слишком уважал себя, чтобы отвечать этому фельетонисту. Да и потом, как возражать против того, что я купец и родители мне оставили состояние – обстоятельства, которые считались критиком тяжкими преступлениями с моей стороны. <…> Повторяю, из чувства нравственной брезгливости я не могу возражать этому фельетонисту, но все же мне было больно… Я только начинаю мою литературную деятельность, я – человек молодой (мне, буду говорить откровенно, всего 23 года) и перенесу десятки подобных фельетонов и разборов. Я если и упоминаю обо всем этом, то потому, что это мне кажется очень характерным для современной русской жизни. Идет человек – хвать его в физиономию. За что, почему? Пишет человек книги – как? по какому праву? – и давай ругаться: „наглец, пустившийся в литературный канкан“ или что-нибудь подобное. <…> Ей-богу, господа: разберите мои письма, разругайте их, выбраните и меня, но будьте беспристрастны и отнеситесь ко мне как к писателю, а не как к человеку».
Но, несмотря на все литературные амбиции и «жалостливые» слова молодого автора (он даже для пущей трогательности преуменьшил свой возраст – на момент выхода книги ему было уже 25 лет), читательского ажиотажа книга не вызвала. Для литературного произведения в ней было слишком мало литературы, так, скорее путеводитель, пособие для путешественников. Но для хорошего путеводителя – мало объективности и много капризов. И в Париже-то в нынешний сезон скучно, и мод новых нет, и Сара Бернар уже