Возвращение жизни. Николай Иванович Голобоков
гадостей своим современникам, чтобы заработать и получить такое лицо!!!
… У Паганини, правда, тоже профиль был не совсем похож на Аполлона, но он гений! Ну, Данте имел такой же нос, который пытался клюнуть собственную бороду… Так это ж Данте!
Нос.
Бедная не амфора, ну зачем тебе такой нос? Вот носатой обезьяне он даже очень к лицу, так у этого обезьяньего народонаселения – достоинство и знак -главный претендент на почётное звание верный и неповторимый хозяин всего обезьяньего племени. И только он, хозяин и хан этого гарема, достоин, улучшить качество и количество, восстановленной демографии своего народа, и не надо ему никаких государственных копеек, которые не доворовали чиновники всех мастей и рангов.
… К нему, этому красавцу, затаив дыхание, с бьющимся любящим сердцем, украдкой, прибегали, прилетали, на крыльях любви, как белки-летяги, приплывали по бурным потокам соседушки – макаки, шимпанзушечки, горе – гориллочки. Что тут скажешь – сердцу не прикажешь. Хотя они знали, про шило в мешке… И за это они, если это шило торчало из мешка, или чуть пониже, платили клочьями шерсти из своей красивой причёски, а иногда и своей родной плотью и кровью. Эх, сердце моё, не стучи, глупое сердце молчи. Не грусти и не плачь,– это не твой калач. Всё ещё впереди. То ли ещё будет…
И, не только обезьяньему царству государству.
А он, красавец, в порыве лирически-любовного настроя души и сердца, пел. Пел громким, трубным голосом, а его нос, о, это сокровище духового оркестра, и голос-фагот, саксофон, бас труба, огромная, совсем не медная – живая… звала, звала на подвиг, на борьбу соперников, желающих получить право господина. Но его голос перекликался с песнями молодых красавиц, которые пели в роще, почти как у нас в России поют частушки:
… Девки, в кучу, хрен пришёл,
Выделите, я пошёл…
… И потом после частушек начинались танцы игры, точнее прелюдия любви почти тискотека.
А теперь посмотрите правде в глаза. Ревность-пережиток как у людей. И, конечно братьев наших меньших, так это что, а дедушка Дарвин говорил, что его родная бабушка оттуда, на Комодо, деревня, такая, эти носатые живут и сейчас. Так они не меньшие братья, ещё роднее…
А тебе, амфора, которая так и не станет никогда Амфорой, знакомо? Ты знаешь, что такое прелюдия любви. Любовь? Тебе писали записки в пятом классе и позже.
… Люби меня, как я тебя
И будем вечные друзья…
А вот ещё классика…
«Там где цветы всегда любовь, и в этом нет сомненья, цветы бывают ярче слов и краше объясненья»… Тебе писали такое в далёком, увы, прошлом, как деду ещё пятиклассница – первая любовь…
Дед вспомнил своего коллегу, гончара. Он мог, за считанные минуты, выкрутить кувшин или амфору, и творение было достойным остаться на века, не хуже греков, грузин, египтян. Однажды он, тот мастер врезал «портвешку», и решил показать мастер-класс. Показал. Она стояла, и сверкала своим совершенством формы и пропорций. Но винные пары толкнули-придавили макушку мастера, и одно неверное движение, он её погладил, как гладят