Здесь, в темноте. Алексис Солоски
моей матери, предназначенное для особых случаев, – подкрашиваю губы. Я никогда не могу найти тушь. Я отпираю и запираю три засова на своей двери и спускаюсь по лестнице на ноябрьскую улицу, ныряя под голые деревья.
Дойдя до пекарни, я встаю в очередь, как вдруг кто-то хватает меня за плечо, и тенор, напоминающий чуть хриплый кларнет, произносит:
– Вивиан?
Я резко поворачиваюсь, вскинув руку, словно защищаясь, и обнаруживаю мужчину примерно моего возраста или чуть моложе, кутающегося в синюю парку. Его темные волосы, вьющиеся над бледным лбом, над оправой очков, спускаются к длинным бакенбардам. Он улыбается мне, осторожно и с надеждой, его рот кажется слишком широким для его лица.
– Вы Дэвид? – спрашиваю я, слегка отстраняясь. – Как вы меня узнали?
– Ну, благодаря иллюстрации на сайте журнала. А еще я нашел вашу фотографию с прошлогодней церемонии «Круг критиков».
Я знаю, какую фотографию он имеет в виду: моя маленькая лисья мордашка, наполовину отвернувшаяся от камеры, серые глаза покраснели, и я выгляжу как ночное существо, напуганное светом вспышки. Я всегда хотела найти способ снять с этой фотки метку со своим именем.
– Понятно… – комментирую я. – Закажем?
Я прошу маккиато и кусочек пирога с заварным кремом. Дэвид, приблизившись к прилавку, указывает на шоколадный круассан и платит за все мятыми двадцатью долларами, бросив сдачу в банку для чаевых с надписью: «Я был специалистом по гуманитарным наукам. Помогите!».
Пока я жду напиток, он выбирает столик и садится на стул лицом к двери, что является моим обычным приемом. Мне нравится видеть пути отхода. Из потертой холщовой сумки он достает тетрадь, ручку с прожеванным колпачком и мини-кассетный магнитофон – вещь, которую я видела только в комиссионных магазинах. Он ловит мой взгляд, когда я располагаюсь напротив.
– Некоторое время я пользовался цифровыми технологиями, – произносит он, слегка пожимая плечами. – Но обнаружил, что мне не хватает ауры, которую обеспечивает материальный артефакт.
Аспиранты. Такие неприхотливые. Подумать только, Жюстин ради этого отказалась от своих штанов! Я думала, что мне понадобится хотя бы несколько минут, чтобы пожалеть о своем решении встретиться с ним. Я ошибалась. Он нажимает кнопку, загорается красный огонек и на катушках начинает вращаться лента. Затем он открывает блокнот, прикрывая страницу рукой – прием, который я тоже использую. Есть что-то в этом зеркальном жесте – или, может быть, это осознание того, что я сижу не на том конце стола или что это я должна задавать вопросы, – но на мгновение у меня возникает головокружение, и мне приходится опустить чашку, чтобы маккиато не пролился.
Конференция, напоминаю я себе. Статья. Сделав глубокий вдох, я надеваю на себя теплый, остроумный и дружелюбный образ, что-то сродни Дороти Паркер, не столь явно страдающей алкоголизмом, – более мягкая вариация моего обычного образа. Я могу изображать ее часами.
– Замечательно, – улыбаюсь я. – Так