Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин
улыбалась Глафира Семеновна. – Правда, Капитон Васильич сказывал, что здесь, в Ницце, русских много. И замечательно… – прибавила она. – Как русские, так коньяк пьют, а не что-либо другое.
– Да что ж православному-то человеку на гулянье попусту лимонадиться! От лимонаду ни веселья, ничего… Так и будешь ходить мумией египетской, – отвечал Конурин. – Я думаю даже – уж и мне с вашим супругом садануть по паре коньяковых собачек.
– Ну вот… Дайте хоть сад-то путем обойти и настоящим манером публику осмотреть. Здесь на дамах наряды хорошие есть. Ах, вот где играют-то… – заглянула она в боковую комнату. – И сколько публики!
В залитых газом галереях, разделенных на отделения и прилегающих к саду, действительно шла жаркая игра. Около столов с вертящимися поездами железной дороги и лошадками толпилась масса публики, и то и дело слышались возгласы крупье: «Faites voire jeu, messieurs» и «Rien ne va plus».
– Николай Иваныч, ты уж там как хочешь, а я рискну на маленький золотой, – сказала Глафира Семеновна. – Надо пользоваться своим счастьем. Утром выиграла, так ведь можно и вечером выиграть.
– Да полно, брось…
– Нет-нет. И пожалуйста, не отговаривай. Ведь, в сущности, ежели я маленький золотой и проиграю, то это будет из утреннего выигрыша, стало быть, особенно жалеть нечего.
– Носится она с утрешним выигрышем как курица с яйцом! Ведь свой утрешний выигрыш ты в магазинах на разные бирюльки просеяла.
– Нет-нет, у меня еще остались выигрышные деньги. Батюшки! Да сколько здесь игорных столов-то! Здесь куда больше столов, чем там на сваях, где мы утром играли. Вот уж я больше пяти столов видела. Раз, два, три… пять… шесть… Вы вот что… чтобы вам здесь не мотаться около меня, вы идите с Иваном Кондратьичем и выпейте коньяку. В самом деле, вам скучно, горло не промочивши. А я здесь останусь. Коньяку-то уж вы себе одни сумеете спросить.
– Еще бы… Хмельные слова я отлично знаю по-французски… – похвастался Николай Иванович. – Мне трудно насчет чего-нибудь другого спросить, а что насчет выпивки – я в лучшем виде. Только ты, Глаша, смотри не зарвись… Не больше маленького золотого.
– Нет-нет. Как золотой проиграю – довольно.
– Ну то-то. Пойдем, Иван Кондратьич, хватим по чапорушечке.
Супруги расстались. Глафира Семеновна осталась у игорного стола, а Николай Иванович и Конурин отправились спросить себе коньяку.
Спустя час Николай Иванович пришел к тому игорному столу, где оставил Глафиру Семеновну, и не нашел ее. Он стал ее искать у других столов и увидал – бледную, с потным лицом. Она азартно ставила ставки. Парижская причудливая громадная шляпка ее сбилась у ней на затылок, и из-под нее выбились на лоб пряди смокших от поту волос. Завидя мужа, она вздрогнула, обернулась к нему лицом и, кусая запекшиеся губы, слезливо заморгала глазами.
– Вообрази, я больше двухсот франков проиграла… –