Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин
что ж ему сказать? – спрашивала Глафира Семеновна.
– Да уж черт с ним! Позавтракаем сегодня у него. По крайности здесь, в гостинице, ни на какую игорную вертушку не нарвешься. А то начнешь ресторан отыскивать и опять в новый игорный вертеп с вертушками попадешь, – решил Конурин.
Николай Иванович не возражал.
– Вуй, вуй… Ну, деженон ожурдюи ше ву[70], – кивнула французу Глафира Семеновна.
Француз поклонился и вышел.
XX
Позавтракав за табльдотом в своей гостинице, супруги Ивановы и Конурин вышли на берег моря, чтобы отправиться на «Весенний праздник цветов». На бульваре Jetté Promenade, залитом ослепительным солнцем, были толпы публики. Пестрели разноцветные раскрытые зонтики. Толпы стремились по направлению к Promenade des Anglais, где был назначен праздник и где были выстроены места для публики. Почти каждый из публики имел у себя на груди по бутоньерке с розой, многие несли с собой громадные букеты из роз. Все были с цветами. Даже колясочки, в которых няньки везли детей, и те были убраны цветами. Цветы были на сбруе лошадей, у проезжавших экипажей, на шляпах извозчиков, даже на ошейниках комнатных собачонок, сопровождавших своих хозяев. Балконы домов, выходящих на берег моря, убранные гирляндами зелени, были переполнены публикой, пестреющей цветными зонтиками и цветами. Все окна были открыты, и в них виднелись головы публики и цветы. Продавцы и продавщицы цветов встречались на каждом шагу и предлагали свой товар.
– Надо и нам купить себе по розочке в петличку, а то мы словно обсевки в поле, – сказал Конурин и тотчас приобрел за полфранка три бутоньерки с розами, одну из коих поднес Глафире Семеновне.
Но вот и Promenade des Anglais, вот и места для зрителей, убранные гирляндами зелени. Конурин и Ивановы предъявили свои билеты, сели на стулья и стали смотреть на дорогу, приготовленную для катающихся в экипажах и декорированную выстроившимися в ряд солдатами национальной гвардии с старыми пистонными ружьями у ноги, в медных касках с конскими гривами, ниспадающими на спину. По дороге сновали взад и вперед с корзинами цветов сотни смуглых оборванцев-мужчин, женщин и детей – выкрикивали свои товары и совали их в места для публики.
– Un franc la corbeille! Cent bouquets pour un franc![71] – раздавались их гортанные возгласы с сильным итальянским акцентом.
– Господи! Сколько цветов-то! – покачал головой Конурин. – Не будет ли уж и здесь какой-нибудь игры в цветы вроде лошадок или поездов железной дороги? Наперед говорю – единого франка не поставлю.
– Что вы, Иван Кондратьич… Какая же может быть тут игра! – откликнулась Глафира Семеновна.
– И, матушка, здесь придумают! Здесь специвалисты. Скажи мне в Петербурге, что можно проиграть триста французских четвертаков в детскую вертушку с лошадками и поездами, – ни в жизнь не поверил бы, а вот они проиграны у меня.
Но вот раздался пушечный выстрел, и послышалась музыка. На дороге началась процессия праздника.
Да, да… Мы будем обедать завтра у вас.
Франк за корзинку! Сто букетов за один франк!