Сделаю тебя любимой. Любовь Попова
голову. Господи! Я же голая выскочила!
Убегаю в дом, но там моих вещей нет. Оглядываю каждый угол пыльного дома, выбегаю снова на улицу, теперь завернувшись в простыню.
– Где мои вещи!?
– За дом зайди, на веревке все.
Так и делаю, бросая на малыша взгляд. Что – то там шипит про себя, булькает.
Добегаю до веревки натянутой на балках домика. Срываю свои штаны, футболку и белье. Все надеваю прямо тут и мигом возвращаюсь к люльке, как раз к тому моменту, когда Юрка начинает плакать. Забираю его из люльки замечая, что он мокрый.
Каждый стук топора заставляет вздрагивать. Торопиться. Дома достаю подгузник, а потом обратно убираю. Тепло, можно пока просто в пеленку завернуть. Хотя у меня их немного.
– А у тебя есть еще такие тряпки, которую ты вчера мне дал? – спрашиваю, когда выхожу, уже покормив Юрку. Он у меня на плече, отрыгивает. Смотрю на этого бугая, на поросль волос на мощной грудной клетке, на стекающий по животу пот. Он пугает своими размерами, а без одежды выглядит настоящим зверем. Да еще и с топором. Наверное, будь я поумнее, не стала бы кричать и перечить ему.
– Полно, все в доме, в кладовой. И начинай убираться, не хочется пылью дышать.
Командир хренов. Если я и уберусь, то только ради ребенка, а не потому что он распространяет свои тестетороновые повадки.
– Мне нужна вода.
– Принесу, – говорит он, разбирая очередное бревно так, словно чертов дровосек, который всю жизнь этим занимался. Военный врач, дровосек, охотник, заключенный. Страшно подумать, сколько еще у него ипостасей.
Честно, я совершенно не знала, с чего начать. Осматривала дом, вспоминая все те паблики, которые рассказывали как создать уют в любом доме с помощью разного рода органайзеров. Только вот никто никогда там не упоминал, как навести порядок в лачуге три на пять. Вообще, если подумать, тут все довольно функционально. Вот печка, в которой может поместиться вполне себе такой хлеб, а вот тут кровать, которую можно занавесить, если примостить на этих петлях шторку. У окна стоит столик, и висят полочки. И тут-то я поднимаю голову. Содрогаюсь от количества паутины. Мне сразу хочется чем-то прикрыть Юрку, которому в открытый рот мог вполне свалиться паук. Так что начать нужно именно с них. Проведя ревизию кладовой. Я поняла, что люди здесь жившие были вполне себе запасливыми. Тут тебе и консервы, и сгущенка, и дрожжи. Это даже заставляет улыбнуться, пофантазировать на тему того, что завтра мой завтрак не будет состоять из батончика. А значит, и молоко для малыша будет весьма жирным и вкусным.
– Повезло тебе, Юр, что тут скажешь, – хмыкаю, взяв в руки метелку. Напевая песню Кипелова "Я свободен", я убирала по углам паутину и пыль, накрыв малыша при этом тонкой тканью, чтобы ему не досталось.
Замираю, когда мой припев подхватывает грубый бас, и тут же закрываю рот. Ладно, минет, но петь с ним так, словно я тут добровольно, я не собираюсь.
Он входит в дом с двумя ведрами воды, ставит их со стуком на пол и долго наблюдает за тем, как я, прыгая, пытаюсь добраться до самых дальних углов.
– Давай я закончу, – отбирает он метелку, а я пожимаю плечами. Всего лишь небольшая