Верхом на рифме в XXI век. Александр Михайлович Дмитриев
словно пулею, сражен.
И, как пощечиной, обижен.
Меня озноб настиг вдогон
в развязке одноактной драмы.
Стоит унылый почтальон
с листком помятым телеграммы.
Пускай сегодня я у ног
осколки счастья собираю,
я жду звонка. И твой звонок
однажды прозвонит, я знаю.
«Разлился по губам нектар…»
Разлился по губам нектар,
когда со мной ты нежно целовалась.
В сто тысяч ватт на миллион гектар
в одно мгновенье солнце распласталось.
Я ослеплен тем солнцем и сожжен.
Не знаю, с чем сравнить мне чувство это.
Балдею я, как молодой пижон
от галстука оранжевого цвета.
«Зеленый шелк покинул дол бескрайний…»
Зеленый шелк покинул дол бескрайний,
и птичий гам простился до весны.
Назначу место будущих свиданий
в вечнозеленом запахе сосны.
О чем доспорить летом не успели,
спокойно мы договоримся тут.
И вековой лохматой лапой ели
нам тихий шорох леса поднесут.
А в окружении блаженной неги
в мороз оттает сердце ото льда.
И никакие бури, вьюги, снеги
свое коварство не внесут сюда.
И наш союз влюбленных теплокровный
душе вослед сольется плотью в плоть.
И если хочешь, понимай дословно.
Желанье очень трудно побороть.
«Ах, времена, ах, нравы. Боже мой…»
Ах, времена, ах, нравы. Боже мой.
Речь состоит из фраз и междометий.
Блеск новой иномарки дорогой
пришел на смену царственной карете.
Не слышится с балконов серенад.
Их заменил неровный строй гитарный.
И замощен наш старый школьный сад.
Московский дворик вымел дух амбарный.
Но вопреки, как дождик февралю,
я наплюю на перемены эти.
И прокричу, что я тебя люблю,
на неизменном языке столетий.
«Склонилась ночь над изголовьем…»
Склонилась ночь над изголовьем
и колыбельную запела.
Но, зараженные любовью,
не дремлют ни душа, ни тело.
Трясутся, будто в лихорадке.
Бросает их то в жар, то в холод.
Отравлен я нектаром сладким
и потому красив и молод.
«Бывают времена, когда я жду…»
Бывают времена, когда я жду,
что ты мне раны рваные залечишь.
И, истекая кровью, я бреду
на место встречи в этот дивный вечер.
Но иногда от щедрых панацей
я злюсь, сержусь. Но не бываю груб же.
А раны с каждым часом все больней.
Саднят, тревожат. Все острей и глубже.
Для них уже нам мало вечеров.
И даже тех, где иногда мы вместе
стоим, глотая сизый