Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь. Николай Пржевальский
путешествий Пржевальский собственно в Китай и не заглядывал, – писал Георгиевский, – он видел Китай у околицы… А знаем ли мы действительное состояние военных сил в Китае? – вопрошал критик. – Могли бы знать, если бы нам сообщил об этом точно и подробно г. Пржевальский, специалист в военном деле. Ног. Пржевальский этого не сделал». Критик закончил статью словами, что «всякое необдуманное увлечение со стороны г. Пржевальского, как человека, обладающего огромным именем и весьма значительным авторитетом, непростительно».
С. Георгиевский утверждал, что он «лично ближе Пржевальского знаком с цивилизацией Европы и побольше его изучал (теоретически и практически) жизнь китайцев (в пределах собственно Китая)». «Никто, – продолжал синолог, – Пржевальского не обвиняет, что он не обогатил этнографию. Обвиняют в том, что он, мало (слишком мало) зная факты и обстоятельства, позволил себе говорить о них категорически и крайне претенциозно».
«Появление рассматриваемой критики на страницах такого журнала, как „Вести Европы“, только и вынудило меня написать настоящее письмо, – отвечал Пржевальский. – Синологи, вероятно, не могут до сих пор себе уяснить практически доказанное, что для успеха дальних путешествий в Центральной Азии необходимы прежде всего кой-какие личные качества самого путешественника, затем вооруженный конвой и научные инструменты, а не китайская грамматика и допотопные китайские описания… Китайский солдат по своей трусости и деморализации никуда не годен как воин… Гораздо лучше, если г. критик вместо непрошеных советов и голословных указаний сам сделает описание доблестей той западной китайской армии, за которую так сильно ратует. На этом полемика с моей стороны прекращается».
Возражения Пржевальского на критику Георгиевского были написаны, вероятно, в более эмоционально сильном ключе, чем опубликованные. Это видно из писем Пржевальского Всеволоду Роборовскому, который относил письма-ответы в редакцию газеты «Новое время» в Москве.
«Дорогой Воля! После твоего отъезда я настрочил полуругательное в газеты письмо, которое теперь и посылаю. Снеси его в редакцию „Нового времени“ и попроси поскорее напечатать. Изменений и выпусков не допускаю. Если будет время, то снеси показать это письмо Фатееву» (29 сентября 1887 г.)[174].
«Дорогой Воля! Прилагаю при сим новое письмо в редакцию „Нового времени“. Отнеси, пожалуйста, его и попроси поскорее напечатать. Изменений никаких не делай. Разве только (и то в самом крайнем случае) если в редакции не захотят в настоящем виде напечатать – измени первую строку и вместо „Назойливость, если не сказать более“ напиши: „Неугомонность г. Георгиевского“… Вот скотина-то злющая!» (29 октября 1887 г.)[175].
Над смягчением выражений, употребляемых в статье, поработал Фатеев, который сначала крепко раскритиковал синолога Георгиевского, назвал его commis voyager's, который сделал себе рекламу на известном имени. «Ведь реклама только тогда и имеет цену, когда удачно пущена!» Но, вступая в полемику с ним, «надо иметь в виду, что выходишь
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 139. Л. 81.
Там же. Л. 118.