Избранное. Тройственный образ совершенства. Михаил Гершензон
сыны Израиля приступили к Самуилу, требуя, чтобы он поставил царя над ними, – Бог грозою и ливнем показал им, какой великий грех они делают тем, ибо доныне Он Сам был им царем. И все же приказал Самуилу исполнить их волю, да мало того: еще Сам указал ему, кого избрать в цари, и прислал к нему Саула (1 Цар. VIII 6–9, IX 15–16, XII 16–20).
Между тем несомненно, что Он умеет и прямо воздействовать на волю человека; такие случаи нередки в Ветхом Завете. Сумел же он удержать Авимелеха, царя Герарского, от посягательства на честь замужней Сарры («Я не допустил тебя прикоснуться к ней» (Быт. XX 6)), умел многократно «ожесточать сердце фараона», умел внушить сыну Соломона Ровоаму пагубную мысль (3 Цар. XII 15), и десятки раз на протяжении библейской истории воздвигать на ослушного Израиля волю враждебных ему царей. Но, очевидно, так Он поступает только с людьми ничтожными в Его глазах, с теми, кто сам по себе не представляет для Него интереса, кем Он пользуется только как орудием; потому что изнутри подвигать волю человека – значит унизить человека до уровня низшей твари. Кем Он дорожит непосредственно, того Он не насилует духовно. Он ни разу не удерживает Израиля психически от идолопоклонства и других грехов; любимца своего Давида Он не удержал от вожделения к Вирсавии и от убийства Урии{150}, и т. д. и т. д. Очевидно, Его замысел может быть осуществлен только чрез людей свободной воли, и только такие нужны Ему.
С той минуты, как свободный Бог создал свободного человека, началось в мире единоборство двух свободных воль. Оттого обоим приходится трудно; Бог ежеминутно раздражается своеволием человека и, как сильнейший, больно бьет его за ослушание Себе; жизнь Бога полна огорчений и забот, а человек мучается, греша и терпя кару за грех. Лучше бы Бог совсем не дал ему свободы, как камню, потому что какой же смысл дать свободу и наказывать за пользование ею? А главное, зачем понадобилась Богу эта трудная и жестокая игра: одарить человека столь сладкой свободой – для того, чтобы муками заставить его в конце концов отказаться от нее?
Такова космогония Библии, грандиозная и простая с виду, глубоко-загадочная по смыслу. Нам надо понять, какой опыт, какое свое знание о природе вещей выразил в ней древний еврей.
VI
В древнейших мифах еврейского народа, то есть в первых главах книги Бытия, где местами еще уцелело именование Элогим{151} – «боги» во множественном числе, свобода человека представляется реальной опасностью для Божества. Бог боится человека как возможного соперника: «И сказал Господь Бог: вот Адам стал, как один из Нас <то есть богов>, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей и не взял также от дерева жизни, и не вкусил и не стал жить вечно» (Быт. III 22). Поэтому Бог изгоняет Адама из рая: казалось бы, достаточная предосторожность. Но, видно, Бог имеет основания думать иначе. Легко станется, что изгнанный человек хитростью снова проникнет в сад: его своеволие неукротимо; надо еще прочнее оградить себя против грозящей опасности; –
О Давиде и Вирсавии см.: 2 Цар. 11, 3; 12, 24; 3 Цар. 1, 11–31; 2, 13–25. Урию (мужа Вирсавии) Давид убил не собственноручно, а послав его на верную смерть в сражении.
Элогим, Элохим – множественное число от «Элоха», слова, происходящего от общесемитского корня «Эл», которым обозначался «дух», «Бог». Эл – также имя одного из наиболее почитаемых богов у аморитов и финикиян.