Мальчик, который рисовал тени. Ориана Рамунно
– закричала та и, не обращая внимания на удары хлыстов, бросилась в гущу толпы и принялась искать свой чемодан.
– Чемодан останется здесь! – Молодой эсэсовец схватил ее за шиворот и потащил туда, где, сбившись в кучку, стояли матери с детьми.
Подошли несколько заключенных в бело-синих полосатых робах и принялись собирать в шаткие горки разбросанный багаж и грузить его на тележки. Двигались они сноровисто, отметил Гуго, – явно не впервые занимались подобной работой. Но женщина с младенцем вырывалась, сопротивляясь с отчаянным упорством, присущим лишь матерям.
– Ma valise! – не унималась она. – J’ai besoin de ma valise![2]
– Чемодан останется здесь! – гаркнул запарившийся эсэсовец.
Француженка попыталась дать ему понять, насколько ей нужен чемодан. Она прикоснулась к одеяльцу девочки, показала на шерстяной чепчик. Гуго догадался, что в чемодане одежда и смена белья для малышки. Солдат тоже, разумеется, это понял, но молча подтолкнул ее к группе женщин и детей, которых уже осматривал мужчина в белом халате.
Француженка не сдавалась. Тонкая как тростинка, того гляди переломится, она не трогалась с места. Двое продолжали громко препираться – она на французском, он на немецком. Парень быстро терял терпение, но тем не менее не трогал винтовку, висевшую на ремне. Судя по лицу, он был славный малый и хотел разрешить дело добром.
– Что за шум? – Их свару прервал эсэсовец постарше в стального цвета форме.
Он размашистым шагом подошел ближе. Полы кожаного плаща хлопали на ледяном ветру, снег натужно скрипел под сапогами. Луч фары разделил его чисто выбритое лицо пополам, подчеркнув угловатые черты. Череп на фуражке хищно сверкнул, так же как голубые глаза.
– Что у тебя тут с этой еврейкой?
– Хайль Гитлер! – Парень взмахнул рукой и вытянулся по струнке. – Не желает бросать чемодан, потому что в нем вещи ребенка, герр штурмбаннфюрер.
– Сейчас все решим.
Губы штурмбаннфюрера искривились в спокойной холодной улыбке, обнажив крепкие белые зубы, отчего он стал похож на оскалившуюся овчарку. Он взял девочку на руки, нежно покачал. Мать окаменела. Гуго отошел от машины, оказавшись на середине платформы. Его опять посетило странное предчувствие, от которого напрягся позвоночник, а боль позабылась.
Толпа раздалась. Офицер положил младенца на образовавшуюся площадку, погладил по головке, улыбнулся. Холод снега разбудил малышку. Она зевнула, просыпаясь после долгого голодного пути. Мать смотрела на дочь широко распахнутыми глазами. Казалось, заострившиеся скулы вот-вот проткнут тонкую кожу, словно шипы ежевики. Рот раскрылся в беззвучном крике. Она вся подалась вперед, но не решалась пошевелиться, вероятно из первобытного страха совершить ошибку.
Все окружающее сжалось, как пружина. Побелевший Гуго, затаив дыхание, наблюдал.
Офицер вынул из кобуры самозарядный пистолет и направил на ребенка. Вороненая сталь сверкнула в свете фар, блеснул предохранитель,
Мне нужен мой чемодан!