Волков-блюз. Эльдар Сафин
копеек и получил два высоких стакана с разноцветными трубочками, при этом она смотрела на нас вытаращенными глазами; видимо, мужчины у нее покупали не часто.
– Вкус детства, – сказал дядя, отпив немного сока через трубку; я свою трубку выкинул в мусорное ведро у лотка и теперь пил прямо из стакана. – Холощение жога подразумевает, что у него вырезаются и прижигаются несколько желез, после чего ребенок теряет возможность гормонального воздействия на окружающих.
– Теряется знаменитая жоговская магия, – кивнул я с пониманием.
– Можно и так сказать, – ответил дядя. – Но есть нюанс. Дело в том, что, если провести процедуру под наркозом, через некоторое время выработка гормонов железами жога может восстановиться. Такие случаи были. А если без наркоза – способности уходят навсегда.
– Насколько это больно? – уточнил я.
– Два с половиной часа непрекращающейся пытки, – ответил дядя. – И если бы мы ничего не предприняли, Ягайло прошел бы через это и остался бы жить в Аргентине. Ему бы выделили дом, приносили еду, позволили завести домашних животных и ухаживали бы за ними. Мой сын стал бы талисманом целого города. Его носили бы на карнавалах на троне на высоченном помосте. А если бы на страну обрушилось несчастье – эпидемия или землетрясение, – он мог бы стать искупительной жертвой, его бы тихо придушили. Но бо́льшая часть жогов в Аргентине доживает до естественной смерти – лет в тридцать – от старости и болезней.
– Ну, звучит не так уж страшно, – сказал я. – Два часа пыток – это ужасно, конечно, но зато потом почти нормальная жизнь. Лучшее, что можно придумать для жога… С учетом, что это все же жог!
– Чтобы понять мое решение, тебе надо увидеть Ягайло. – Дядя допил сок и выкинул стакан в урну; мы встали, и сейчас идущие мимо посетительницы парка обходили нас по широкой дуге. – Я полагаю, он так перепугался операции, что воздействовал на меня. У меня, как у породившего его мужчины, есть некоторый иммунитет к его чарам… Но видимо, недостаточный. И я в итоге бросил друзей, любимого человека, спонсоров… Подставил всю коммуну. И только сейчас начинаю осознавать…
Некоторое время мы молчали.
– Помнишь сказку «Жог и медведь»? – спросил я.
– Их две. Это та, где жог просит поесть и медведь готовит ему жаркое из собственной лапы, или та, где они торгуют и медведь остается с кучей мусора, а жог – с деньгами?
– Первая, – сказал я. – Меня в детстве она очень впечатлила. Ты понимаешь, что твой сын опасен? Для всех вокруг? Он уже убил тебя, ты сам сказал это, и его используют против меня, моей матери, моей семьи. Ты несколько дней как не испытываешь его влияния и начинаешь приходить в себя.
– Это мой сын, – сказал дядя. – У меня нет выбора.
Мы дошли до пруда. Вдоль берега, на набережной, вымощенной гранитными плитами, висели розовые фонари. Кто-то забыл их выключить утром, и они слабо светились.
По глади пруда каталось несколько лодок, на ближайшей обнимались две девушки лет двадцати из низшего класса,