Человек из СССР. Пьесы 1927–1938. Владимир Набоков
Алексей Матвеич, бросьте шутить. Можно Бог знает что подумать!
Кузнецов. Если анкета кончена, разрешите откланяться. Я, Оля, хотел бы у тебя в комнате прилечь на часок: у меня еще вечером дело.
Ольга Павловна. Постой, я там тебе устрою…
<Кузнецов и Ольга Павловна уходят.>
Ошивенский. Однако!
Ошивенская. Я это предчувствовала. Бедная Ольга Павловна… Теперь я многое понимаю…
Ошивенский. И она тоже хороша… Если уж разошлась с мужем – так не видайся, не сюсюкайся с ним. Я ему руки больше не подам, вот честное слово – не подам.
Марианна. Виктор Иванович, вы не правы; уверяю вас, что Алексей Матвеевич только шутил. Вы погорячились.
Ошивенский (медленно успокаиваясь). Нет, я ненавижу таких господ. Можно мне еще кофе? (Марианна наклоняет кофейник.)
Занавес
Действие III
Очень голое помещение – вестибюль, нечто вроде зачаточного фойе. В аспидный цвет выкрашенная стена идет справа вдоль по авансцене и, оборвавшись посредине сцены, уходит под перспективным углом вглубь, где видна дверь, ведущая в концертнолекционный зал. Справа, у самого края сцены, ступени вправо и вниз, медные перила. У стены, против зрителя, красный плюшевый диванчик. У левого края сцены, спереди, стол, служащий кассой, и простой стул. Таким образом, человек, пришедший на лекцию, поднимается справа по ступеням, проходит справа налево, мимо аспидной стены, оживленной красным диванчиком, и либо переходит сцену до самого левого края к столу, где продаются билеты, либо, дойдя до середины сцены, где стена обрывается, поворачивает в глубину и там уходит в дверь, ведущую в зал. На левой стене надпись: «Toilette»[10]и красный конус минимакса над свернутой кишкой.
У стола сидит Люля, шустрая барышня, миловидная, с косметическими примечаниями, и рядом с ней сидит Таубендорф. Проходят через сцену в глубину несколько человек (типичных эмигрантов), ударяет звонок, бессвязный шум голосов, сцена пустеет. Все ушли в заднюю дверь, остались только Люля и Таубендорф.
Люля. Давайте сосчитаем, сколько билетов продано. Погодите, мы так сделаем —
Таубендорф. Кажется – немного. А почему эти деньги отдельно лежат?
Люля. – восемнадцать – не мешайте – восемнадцать с полтиной, девятнадцать —
Таубендорф. Ах, сколько уже раз я проделал все это!.. Мне везет: как только устраивается какая-нибудь лекция, или концерт, или бал, меня непременно приглашают распорядителем. У меня даже установилась определенная такса: за бал – четвертной билет.
Люля. Ну вот, я спуталась!.. Тцц! Все сначала.
Таубендорф. Лекции, дурацкие доклады, благотворительные балы, годовщины, – сколько их уже было! Я тоже, Люля, спутался. Вот сейчас кто-то что-то читает, – а кто и что – мне, собственно говоря, наплевать с высокого дерева. А может быть, это вовсе и не лекция, а концерт, – или какой-нибудь длинногривый кретин читает стихи. Послушаете, Люля, давайте я за вас сосчитаю.
Люля. Вы ужасно странно говорите, Николай Карлович. Сегодня как раз очень должно быть интересно. И масса знакомых. Эта пятимарковка совсем рваная.
Таубендорф. И все те же люди. Тот
«Уборная»