Границы памяти. Серия «Границы». Ян Кириллов
либретто.
– Мэй? Кто это?
– Наследник престола – Соловей. Он взошёл на царство после смерти отца – Вепря, но семеро удельных князей остались недовольны. Они объявили войну Соловью, и началась легендарная осада Симмаратана.
Фред не особо внимательно следил за зрелищем – его куда больше интересовало, какого зверя изображал седьмой из удельных князей.
«Броненосец? Панголин? Росомаха? Чёрт его поймёт».
Пантомима затянулась, и Фред начал осматриваться в поисках красивых девушек. Таких оказалось на удивление много – едва не каждая третья. Единственной трудностью было то, что Фред не знал языка.
– Мэй! – перекричал он музыку и толпу. – Как сказать «привет» на вашем языке?
– Что? – поглощённый действием пантомимы, служитель Культа отвлёкся неохотно. Берроу повторил вопрос.
– Зачем тебе сейчас?!
И толпа, и сцена, в этот миг осветилась ярким голубым. Пантомима подошла к ещё одному трагичному моменту, причём куда более драматичному – казни Соловья. С девушками во время этого эпизода говорить было бесполезно – их взгляды были направлены только на сцену. Многие из них плакали.
С актёра сняли птичью маску, обнажив прекрасное лицо юноши, в голубых глазах которого застыла бесконечная скорбь. На мгновение холодок пробежал по спине Берроу. Актёр был непозволительно хорош в этой роли. Десятки девушек протянули вперёд руки с платочками, будто преподнося подарок актёру, и этот жест был понятен без пояснений. Многие отвернулись, когда Соловья начали пронзать копьями. Одно за другим, в его бледное тело вошло четырнадцать копей. Когда семеро палачей разошлись, Соловей упал на колени и окинул зрителей прощальным взглядом. Душа покинула его, оставив пустую оболочку, и безжизненное тело рухнуло набок. В это невозможно было не поверить – актёр, казалось, умирал тысячи раз и, будто в первый и последний раз, умер на сцене.
Дальше семеро в масках животных бились между собой: то трое против четверых, то внезапно двое на двое на трое, по пятеро против двоих. Так и не решив, кто из них сильнее, они разошлись, и сцена окрасилась в разные цвета. Пока это происходило, Фреда не покидало чувство утраты – настолько врезался образ.
– Дальше – восстание тархамэлитов, – шепнул Мэй.
Самая горькая часть пантомимы прошла, и толпа заметно расшевелилась.
До появления Инкрима Фред не дотерпел – он был измотан за полный впечатлений день, и решил уйти домой спать пораньше.
«Домой, – поймал он себя на мысли. – Я уже называю это место домом».
2
На следующее утро, встав ещё до рассвета, Фред в очередной раз прогуливался по коридорам своего древнего жилища. Ему нравился сырой пещерный запах, нравилась тусклая полутьма, по-своему инфернальная в свете факела, но, в то же время, величественно-спокойная. Он задрал голову, пытаясь увидеть символ на потолке. Ничего не было видно, однако символ чувствовался. Он был там, не одно тысячелетие,