Сестра. Виктория Данилова
вот… ты не можешь, так нельзя, слышишь!
Ее истерика была невыносимой. Данил не выдержал и оторвал девушку от тела.
– Тише. Тише, – повторял он. – Успокойся. Тише, – Смирнов крепко сжал Марину, пытающуюся вырваться из рук.
Скорее всего, она не слышала ни одного его слова. Но интонация, с которой мужчина обращался к ней и та сила, с которой ее сдерживали его руки, остановили этот безумный шквал эмоций, состоящих из страха перед увиденным и категорическим несогласием с осознанием случившегося. Марина вдруг как-то обмякла. Данил, почувствовав, что она не стоит на ногах, подхватил ее на руки и отнес подальше от трупа Далаева. Он усадил девушку на землю и сам рухнул рядом. Какое-то время они так и сидели молча.
– Давай, я отведу тебя в дом. Ты вся дрожишь, так нельзя. Нужно в полицию позвонить, родителям тоже. Нельзя вот так сидеть, надо что-то делать. Надо увезти его отсюда. Надо… – Смирнов перечислял, что еще нужно сделать. Повторял и повторял одни и те же незаконченные, короткие и отрывистые фразы. Мужчина еле сдерживал себя, чтобы не закричать: «Как же так, Леха! Как же так! Этого не должно было быть». Но вслух, как будто успокаивая самого себя, он продолжал:
– Надо вернуться в дом. Надо сообщить в полицию.
Когда шок прошел, Данил и Марина одновременно поднялись и молча пошли в сторону деревни.
– Ты останься здесь, если хочешь, – сказал мужчина на подходе к дому. – Я все сделаю сам.
– Нет, я с тобой, – девушка остановилась у его машины. – Я с тобой. Я не смогу сейчас находиться здесь одна. Поехали, нужно позвонить.
Смирнов полез в карман за ключами. Нащупав мобильник, он достал его, посмотрел на экран и тут же сунул телефон обратно. Связи не было. Единственная возможность позвонить была в магазине. Данил взглянул на часы. Нужно было успеть до закрытия. Не тратя времени на обсуждения, мужчина сел за руль.
Остаток этого страшного дня будет казаться Марине вечностью, за которой кроме боли, страха и душевной пустоты ничего нет. Она смутно помнит, как они нашли телефон, как вызвали полицию и ждали ее приезда. Даже появление родителей Далаева останется в памяти отдельными отрывками, похожими на кадры из какого-то жуткого фильма с ее участием.
Глава четвертая
Лена Илюшкина все свое детство провела в Глушихе. Эту, забытую Богом деревню, она не любила никогда. С ранних лет девочка мечтала поскорее вырасти и уехать из этой дыры. Здесь не было даже школы. Ей приходилось пешком одной или с соседскими ребятишками ходить за пять километров в ближайший поселок. Жили они вдвоем с матерью на жалкое пособие и на то, что вместе смогли заработать летом, продавая на трассе грибы, ягоды, сдавая на реализацию выращенные в огороде овощи.
Было ли у нее детство? Она этого не помнит. Школа, огород, вылазки за лесным урожаем, долгие часы на трассе, – сначала с матерью, а потом в одиночестве. Была ли обида на мать? Скорее, нет. Та выживала, как могла, и старалась всеми