49 оттенков индигово-сиреневенького. Айрин Мацумото
могу».
Он удивился:
«Ну – как это? Зверушек в лесу – можешь, а человечков в городе – нет?»
Мелькнуло то самое, с волками. Потом – как в деревне собаки подходили пообщаться. А в лесу иногда – лисы, рыси, которых чуяла метров за двести.
Потом жахнуло яростью, что он копается у меня в памяти, как у себя. Безумной яростью.
Которая подбросила на ноги и очень тихо, холодно, отмороженно отчеканила:
«Пшёл вон из моих мозгов»
И повела тело на выход.
В дверях кухни в спину влетело:
«Ну вот, а говоришь – не могу… ЗАМРИ!»
Замри – это когда я от «говоришь не могу» – встала в дверях и мелькнуло, как дед на рукопашке состояние боя вытаскивал.
А потом было начала понимать, что эта скотина со мной делает, и из ярости я почти вывалилась. Но не успела вывалиться от «замри».
Он сказал:
«Не вываливайся из этого состояния»
Повернулась. Подмаршировала к столу. Прорычала тихо, в пространство над столом, чтобы не сдерживаться:
«А потрошить человечков, как зверушек – тоже можно?»
Он хмыкнул, сказал… почтительно, как мажодорм:
«Ваше высочество, запасы дикого скота в наших темницах исчерпались. Но если изволите, в несколько часов могу наловить на улице. Будут ли пожелания по возрасту, полу, виду?»
Меня накрыло пониманием, что он не совсем шутит. То есть я – могу. Попросить… повелеть наловить мне пяток юношей и сделать с ними всё. А он потом утилизирует остатки.
Если бы не опыт… добычи мяса в лесах – я бы блеванула прямо на стол. А так мне просто было жутко. От ощущения, что я – на ребре. На режущей кромке меча. И я или приму эту игру… эту роль в игре в жизнь. Или мне останется бытие той, которую ловят.
И я – не знала, куда идти. Потому что смерть была и там и там. Только в одном случае…
Что-то… наверное, изъятая из глубин, тщательно скрываемая, чтобы не сломали, гордость, сказала… приказала мной:
«Сегодня мы заняты. Однако, потрудитесь восполнить запасы».
Он – встал, и склонился в поклоне.
Кивнула.
И вот с этим кивком всё это стало мной.
До меня дошли прочитанные речи Ангела. До меня дошло, что… мерзких человечков, которых не много, но от которых мне было очень хреново на улицах и в транспорте, на самом деле можно ловить и потрошить. Мне. Потому что я – в Империи. И – княгиня.
И я могу не делать это сама. Потому что у меня может быть свита. Которая сделает это за меня и для меня. И которая, как наши собаки, будет грустить, если хозяева ничего не приказывают.
А потом мелькнуло ощущение, как я – в деревне, чую всех собак и они меня. И – мгновение, когда они собираются взорваться лаем на пришлую… волчицу. И я успеваю стать человеком и спокойно сказать: молчать, вы меня устраиваете там, с кем вы есть, не буду я вас в лес сманивать.
И от этого ощущения жахнуло ощущением, что мне не надо никого сманивать в свою свиту. У меня в свите, там, где мне нужно, и так вся Империя. А я – могу быть у неё. У них всех. На своём месте, с которого никто не будет выгонять, если моё.
Не