С моих слов записано верно. Андрей Пустогаров

      Гляди – «Беговая».

      Упрятанный в слово

      пришел, открываясь,

      на явку Егова.

      Ты едешь, как робот,

      зазоры все уже —

      «Кропоткинской» ропот,

      «Тушинской» уши.

      Есть в местности какая-то отрада,

      хоть юнкера здесь гибли и стрельцы.

      И думаешь, когда идешь по Саду,

      глядишь на итальянские зубцы:

      – Какой купаж там в старые мехи налит?..

      Но столько красок в воздухе и звуков!

      Хоть колокольней новою испорчен вид,

      и вместо Сталина стоит какой-то Жуков.

      За Крылатскими холмами тьма.

      Над излучиной реки она чуть чернее,

      а после редеет, растягиваясь на пойме.

      Как сигнальная ракета, мерцает высокий огонь

      и, опираясь на костыли подъемных кранов,

      продуваемое насквозь метелью,

      по колено в снегу

      бредет по полю

      разбитое войско

      недостроенных небоскребов.

      Третье Транспортное

      долго идет

      чуть ниже

      железнодорожной насыпи

      и над голубоватой щебенкой

      только облака и небо —

      словно

      счастливые вагоны

      разбрелись

      и пасутся

      на синей

      траве

      В жару по столице прогулки

      не так чтобы очень легки,

      но все же с Кольца в переулки

      затянут тебя сквозняки.

      Среди тополиного пуха,

      разрухи, увечий и скверн

      Москва семенит, как старуха,

      одета в столетний модерн.

      Но все в нем пошито по мерке,

      и дышишь свободно, пока

      с каким-то сомнением церковь

      глядит на рабочий ДК.

      И снова в разломах Москва и

      расколот, как мозг, тротуар…

      Запнувшись о рельсы трамвая,

      выходишь к пруду на бульвар.

      И нет пешеходу запретов —

      шагай хоть до мартовских ид.

      Вид сзади: остряк Грибоедов

      в трагической тоге стоит.