Повелитель блох. Эрнст Гофман
их появления из корзинки, и часто не могли удержаться от громких выражений радости и удивления. Когда же Перегринус наконец распределил все подарки сообразно с возрастом каждого ребенка, зажег все свечи и воскликнул: «Сюда, дети, сюда! – вот подарки, которые вам посылает младенец Христос!» – мальчики, которые еще неясно представляли, что все это может принадлежать им, закричали, запрыгали, захлопали в ладоши, в то время как родители готовились благодарить своего благодетеля.
Но как раз благодарности родителей, а также и детей, всегда старался избегать господин Перегринус, и теперь он хотел, по обыкновению, тихонько ускользнуть. Он был уже у двери, как вдруг она отворилась, и в ярком сиянии рождественских свечей предстала пред ним молодая женщина в блестящей одежде.
Автор редко производит хорошее впечатление, когда принимается точно описывать благосклонному читателю наружность той или другой прекрасной особы, выступающей в его повествовании, ее рост, фигуру, осанку, цвет глаз и волос; гораздо лучше представляется мне показать ее читателю целиком, без такого детального разбора. Достаточно было бы и здесь ограничиться простым уверением, что женщина, представшая пред лицо испуганного до смерти Перегринуса, была в высшей степени красива и очаровательна, если бы не оказалось необходимым упомянуть и о некоторых отличительных свойствах этой маленькой особы.
Женщина эта была действительно мала ростом, даже чересчур мала, но сложена очень стройно и изящно. Вместе с тем лицу ее, вообще красивому и выразительному, одна особенность придавала что-то нездешнее и странное: зрачки ее глаз были значительно шире, а черные тонкие брови находились выше, чем это бывает обыкновенно. Одета, или, вернее, разряжена, была эта маленькая дама, как будто только что приехала с бала: роскошная диадема блистала в черных волосах, богатые кружева только наполовину прикрывали полную грудь, тяжелое шелковое платье в лиловую и желтую клетку облегало гибкий стан и ниспадало широкими складками лишь настолько, что позволяло разглядеть прелестнейшие, обутые в белые туфельки ножки, а между кружевными рукавами и белыми лайковыми перчатками оставался достаточный промежуток для лицезрения прекраснейшей части ослепительной руки. Богатое ожерелье и бриллиантовые серьги довершали наряд.
Естественно, что переплетчик был столь же ошеломлен, как и господин Перегринус, а дети, побросав игрушки, глазели на незнакомку разинув рты; но женщины гораздо менее поражаются чем-нибудь странным и необычным и вообще гораздо скорее собираются с мыслями, а потому у жены переплетчика у первой развязался язык, и она обратилась к незнакомке с вопросом: что будет угодно прекрасной даме?
Тут дама вошла в комнату, и напуганный Перегринус хотел было уже воспользоваться этим мгновением, чтобы поскорее ускользнуть, как незнакомка схватила его за обе руки и прошептала сладостным голоском:
– Итак, счастье мне все-таки благоприятствует, я нашла-таки вас! О Перегрин, мой дорогой Перегрин,