Думки. Апокалипсическая поэма. Артём Рящев
дышать научится ради победы. А еще в стенке бассейна, у самого дна, была какая-то квадратная дырка и можно было нырнуть и, ухватясь за нее пальцами, прижаться ко дну – на такой глубине делалось больно в ушах. Зато и продержаться у самого дна хотя бы самую маленькую четвертьминуточку – целый подвиг.
После бассейна родители Лежека обычно звали меня к себе в гости восстанавливать силы фруктовым желе. Я выскребал его из железной кюветки до последнего кусочка, так оно мне нравилось, таким вкусным-превкусным оно мне казалось – да еще каждый раз разного цвета! А Лежек его, почему-то, не любил и всегда ковырялся в нем задумчиво, брезгливо обнюхивал каждый кусочек, но не съедал, отодвигал в сторону и отделял новый, хлопал желе ложкой и смотрел как оно дрожит, и всегда оставлял больше половины и никакими уговорами его не заставить доесть.
Катались на снежных мотоциклах – я всю дорогу прокатался уткнувшись носом в ватник Лежкиного отца, такой страх! – мотор ревет и задницей по всем кочкам. Собирали грибы, заблудились – если медведь, ты его по носу, у него там самое чувствительное, а на дерево от медведя бесполезно, вот если волк, тогда на дерево, а в нос не надо, смотри не перепутай! А потом разблудились, нашли дорогу и ни волк, ни медведь уже не страшны. Сгорели на водохранилище – сидели потом в сметане, а мы с Лежеком друг дружке кожу еще со спины обдирали. А слабо сожрать? Со сметанкой хорошо пойдет!
Это всё выходные с родителями Лежека, но и в будни с ними не заскучаешь: я часто оставался у Лежека на ночевку и мы все вместе играли в лото и я выучил название всех-всех бочоночков от «кола», он же «копейка», он же «рупь» до «снеговиков», «дедушкиного соседа» и самого «деда»; «дед» – это девяносто, потому что старый. Мы играли в «дураков» и часто именно мне приходилось залезать под стол и кукарекать оттуда – такая позорная традиция за проигрыш. Вешали на стену простыню, наводили фильмоскоп и читали впеременку про динозавров, которые прятались от всего мира в каком-то диком лесу – были разные, но этот был моим любимым и Лежек его тоже очень любил. Или просто смотрели до глубокой ночи какой-нибудь фильм по телевизору – тоже интересно, фильмы-то по ночам показывают для взрослых! Не понятно, конечно, зачем мужику с усами как у отца Лежека режут ножом торт в форме его же головы – но днем-то такой дичи не покажут! Значит надо досмотреть, пусть и приходится спички в глаза втыкать.
Оставшуюся от непонятного фильма половину ночи мы спали с Лежеком в одной узенькой кровати под одним одеялом и обычно вовсе и не спали, а щипались и пихали друг дружку локтями и коленками. А еще разговоры самым тихим шепотом с самом важном и самом волнующем, о бородатых гномьих женщинах, например, и о всяком другом разном, хихикая и краснея так, что краску и под одеялом было видать.
А на утро пили гадкий и горький кофе с лимоном из термоса – этот кофе всегда готовила мама Лежека с вечера. Но кофе почему-то не помогал, бодрости у нас с Лежеком – ровным счетом ноль бодрости после бессонной ночи.
Теперь