Добролёт. Валерий Хайрюзов
к двери, девица замуж выйдет в этом году. Даже песни пели:
Как же так случилось, я без тебя жила?
Сколько ж настрадаться пришлось мне без тебя.
Суженый мой, ряженый, я тебя ждала!
Суженый мой, ряженый, я тебя нашла!
А с Мишой мы уже были знакомы. В те времена на Масленицу устраивались забава: бились стенкой улица на улицу, село на село. Чья улица сильнее. Кто победит, тот берёт девочку. Миша победил и выбрал меня. Хотя он и раньше уже присмотрел меня. Тогда ему ещё не было двадцати, он работал писарем в сельской управе. Заслали сватов. Они зашли и от порога запели:
У нас петушок, у вас курочка.
Кошку под стол, невесту за стол.
А с моей стороны отвечали:
Рано выходить детке.
Замужем не золото, ту же грязь месить…
Такие были обычаи. Когда собирались к невесте тысяцкий-крестник, запрягал тройку лошадей. Кони разукрашены, сбруя хорошая, кошёвки бравые. И по улице со стрельбой из ружей! После свадьбы молодых уводили на подклеть. А утром жених выносил простынь, показать, честная ли она ему досталась. Бывало и так, воробья убьют, разорвут да выпачкают простынь. Чтоб отца не прогневить.
– А зачем пачкать? – по-простецки, невинным голоском спрашивал я.
Бабушка испуганно ладошкой закрывала свой морщинистый рот: «Зачем? Зачем? Тебе ещё рано знать! Совсем разболталась тут я. Твой дед налетел, как коршун! Ну разве можно было такому отказать! Вот он с тех пор и со мной», – кивнула на портрет бабушка.
На стене в большой комнате деда, которая при планировке дома, должно быть, задумывалась для сбора большой семьи, – как память от прежних времён, – под стеклом висели фотографии. На одной из них я отыскал бабушку и своего отца, где его, маленького, в платье, стриженного налысо, обнимала молодая и красивая баба Мотя, которая впоследствии станет Матрёной Даниловной и как она сама мне подскажет, что это именно она, а не кто другой.
Бабушка показала ещё одну фотографию, где моему отцу было года три или четыре, рядом с ним на резной лакированной лавочке стоял младший брат Иннокентий. На них были длинные, по колено, рубахи, вместо привычного ныне ворота, были вязаные, лежащие на плечах белые кружевные воротнички, а на ногах – полосатые рейтузы. То, что это были мальчики, выдавала короткая, под Котовского, стрижка, и слева на полу стояла сестрёнка Надя, на ней было светло-серое, с таким же белым вязаным воротничком, платье. И у неё были длинные, собранные узлом на затылке волосы.
Среди других фотографий я находил бабу Мотю, и было ей на снимке лет десять, тогда она училась в епархиальном училище, и я не мог себе представить, что на фотографии она гораздо моложе меня, нынешнего, одета, как и другие «епархиалки», в строгое чёрное платье до пола, и в таких же чёрных платочках все участницы церковного хора.
– Это мы перед выступлением в дворянском собрании, – рассказывала она. – Из Петербурга к нам приехал какой-то важный чиновник, вот нас и пригласили выступить.