Добролёт. Валерий Хайрюзов
же откликнулся кто-то из меньших. Судя по деревянным наганам и саблям в руках, ребята в артисты не стремились.
– А вы чего, пехота, лезете со своими разговорами к взрослым?! – прикрикнул Яшка. – А ну, марш на улицу!
Я глянул на ребятишек, действительно, пехота! На всех была даже не одежда, а однообразная, похожая на спецовку, застиранная униформа. Бабушка говорила, что для своих ребятишек Устинья заказывала одежду оптом. И ничего не выбрасывалось, а носилось до дыр, на которые накладывались и пришивались заплатки, а позже, почти изношенная, одежда передавалась как эстафета следующему по возрасту.
Меня поразили даже не двухъярусные кровати, разбросанные и перевёрнутые табуретки и даже не длинный артельный стол, а то, что на стене рядом с умывальником висел листок, на котором крупными печатными буквами было написано: «Соблюдение чистоты и опрятности есть святая обязанность для всякого культурного человека: а) менять белье еженедельно, не менее одного раза; б) ноги содержать в чистоте и по возможности чаще обмывать холодной водой, особенно в жаркую погоду, ногти своевременно стричь; в) на руках ногти должны быть острижены и чисты; г) иметь годные для употребления носовые платки или салфетки; д) плевать на пол где бы то ни было воспрещается, утром и вечером чистить зубы порошком или полоскать рот водой. А ещё не ругаться, не кричать и не мешать другим!» Внизу, под перечнем советов и требований, стояла подпись: Любовь Ямщикова.
А ещё я отметил, что в доме Ямщиковых, кроме затрёпанных и заношенных школьных учебников, почти не было книг. Редких по тем временам холодильника и стиральной машины в нашем доме тоже не было, а вот книги водились. Когда я научился читать, то стал читать всё, что попадало на глаза: учебники по истории и литературе, по ним учились старшие сёстры, из них я узнавал про крестовые походы и Куликовскую битву, разглядывал картинки египетских настенных мозаик, атаку македонской фаланги и поразившую меня картину, на которой скакал на коне раненный копьем Спартак, а ещё привлёк моё внимание мраморный Лаокоон и его сыновья, которые, изнемогая, боролись со змеем. Тот книжный мир, в который я погружался, существовал как бы сам по себе, и после того как я закрывал книгу, он ещё некоторое время был со мною, провожал меня до лежанки, которая была устроена рядом с печкой на жёстком деревянном ящике. Не желая вот так сразу расставаться с ним, я укладывал его рядом, примеряя себя к той жизни, где, следуя воле рассказчика, приходилось держать ту или иную сторону. А утром в комнату сквозь замёрзшие заледенелые стёкла заглядывало утреннее солнце, и потрескиванием поленьев в печке о себе напоминал мир реальный – начиналось движение моих сестёр, которые собирались в школу на кухне, там, где был умывальник, начинала хлюпать вода, затем привычные и быстрые советы мамы, что надеть, что не забыть и что нужно сделать, когда они вернутся со школы.
На своей улице мы обменивались книгами, на какое-то время давали почитать, а потом мне в голову пришла мысль сделать свою уличную библиотеку. У моего дружка, Олега Оводнева, в сарае сделали полки и начали потихоньку собирать книги. Выяснилось,