На доблесть и на славу. Владимир Бутенко
у автоматчиков…
Фаина еще мгновенье удерживала на лице непонимающе вопросительное выражение. Но глаза наливались темнотой, становясь огромными и горестно-кричащими… Она припала лицом к шершавому воротнику командирского тулупа и, закусив губу, глуша в себе нарастающий крик, заплакала…
Лихолетов проводил ее до Кафедральной горки. Двухэтажный милый дом, с деревянной лестницей, с отполированным поручнем. Сколько не была здесь? Месяца три или больше? Почему-то окна их квартиры были не занавешены, таили темную глубину. В сознании выстраивались мысли в обрывистую цепочку: война – фашисты – гибель бабушки – предательство Тархановых – гибель Якова – война…
В дворике, белеющем исслеженным снегом, ни души. Обретая привычную за последние месяцы настороженность, Фаина взошла на террасу, громко заколотила в наружную дверь. Громыхнул крючок. И перед ней возникла физиономия коммунарки, вмиг сменившая пугливое выражение на подобострастное. Соседка уже было вытянула губы и готовилась влепить поцелуй, но Фаина отстранилась.
– Фаюнчик, с приездом!
– Улыбаешься?
Пощечина отбросила назад лохматую голову толстухи. Она ойкнула, попятилась. И, опомнившись, танком двинулась навстречу! Фаина схватила лежащий на табурете гвоздодер. Тетка Зинаида для острастки махнула рукой по воздуху и, резво отступив к своей двери, скрылась за ней.
– Ах ты, фулюганка! Поблуда чертова! Явилась – и сразу руки распускать?!
– Тебя казнить мало, предательница! Да и Дуську – за то, что в бардаке блистала!
– Сама ты у фрицев на скрипочке пиликала. Ага! В ресторане развлекала… А Дусенька – чистая и непорочная! И теперь она машинисткой у генерала в Красной Армии, и ты не смей ее касаться!
Вдруг полутемный коридор высветился. В озаренном солнцем проеме двери родительской квартиры возник женский силуэт с острыми плечами, с таким знакомым очертанием головы.
– В чем дело? Что за скандал? – строго спросил родной голос, очевидно, из-за простуды немного хрипловатый.
– Мама? – выдохнула Фаина, и – в полный голос, веря и не веря происходящему: – Мамочка, ты?!
Они стояли в обнимку на пороге своей квартиры и, как дурочки, ревели. И, может быть, эти минуты встречи, столь невероятной на фронтовых дорогах, для обеих были самыми счастливыми за полтора года разлуки. Еще не произнеся ни слова, лишь заглянув друг другу в глаза, они поняли, сколь много изменились обе.
– Доча! Дочурка моя ясноокая! Надо же так… Нашлась! – улыбаясь, говорила Регина Ильинична, украдкой вытирая слезы. – Я ночью приехала. Увольнение на сутки выпросила. Стала о тебе спрашивать, – никто не знает. Правда, Акулина Смирнова рассказала, как ты осенью приходила… Знаешь, что с бабушкой?
– Да. На нее донесла тетка Зинка.
– Я сообщила в НКВД. Ей несдобровать…
– О папе хоть что-нибудь известно?
– Нет, разыскать его не удается. Давай верить в лучшее! А с Зинкой не церемонься. Преступницу должно настичь возмездие!
– Я