Мрак сердец наших. Анна Вейл
Но иногда и мне перепадает людское внимание: с примесью брезгливости и страха. Я огляделась. На столе офицера валялось несколько скомканных листов бумаги. Я потянулась к ближайшему.
Пальцы коснулись края листа, я взглянула на комок и собственную руку с меткой. Если бы ее не было, я бы не стояла здесь и не позорилась. Почему-то вспомнился день, когда клеймо поставили. Железный прут, который прижали к тыльной стороне ладони, был раскален до красна, но пузыри, появившиеся потом на коже, были еще ярче.
Сгиб бумаги окрасился в красный. Цветной поток можно было принять за кровь. Я поморщилась, когда закончила. Скомканный листок теперь походил на кусок сырого мяса.
– Мерзость, – фыркнул офицер и сверился с прошлой анкетой.
Раньше после этого вопроса меня отпускали. Усач же ещё раз глянул на красную бумагу. Протянул руку, взял комок и развернул его. Внимательно оглядел с двух сторон и даже посмотрел на просвет.
– И они навсегда такими остаются?
– Нет, скоро обычный цвет возвращается.
– Через сколько?
– День или два.
– Конкретнее!
– Я не знаю, не засекала.
Офицер скривился. Ему явно надоело возиться со мной, он скомкал бумагу и метко бросил в урну. Затем размашисто подписал бланк допроса, стукнул штампом и захлопнул папку. Я так опешила, что не сразу сообразила вытащить паспорт и положить на стол для свежей печати. Мужчина с громким стуком пометил страницу в книжице и, перегнувшись через стол, подал мне. Едва я потянулась к документу, как офицер разжал пальцы, и паспорт упал на пол.
– Явишься через три месяца, – услышала я, опускаясь на колени.
Глава 3. Незапланированные траты
Солнце било в глаза, я закрыла лицо рукой и постаралась отдышаться. Из кабинета Надзора к выходу я бежала. Вот засада! И так каждые три месяца будет? Курт перед каждой отметкой рвет и мечет, заявляет, что это беззаконие – контролировать Мраков только за то, что они такими родились. Смешной. Ведь это-то как раз и есть закон. Без отметок Мраки бы без конца бродяжничали, побирались и грабили. Но сейчас я разделяла гнев брата.
Я выдохнула. С этим я ничего поделать не могу, зато могу опоздать на работу. Спускаясь по лестнице, сунула руки в карманы юбки, чтобы никто не заметил клейма. Но опоздала.
– Мрак, эй, Мрак. Мама, это Мрак, – мелкий, пухлощекий пацан, от уха до уха измазанный шоколадом, показывал на меня пальцем и верещал на всю улицу. – Мама, погляди на нее!
Детский визг разлетался по площади и эхом отдавался от стен главных зданий Лагаша. Чиновники, священники и няньки, что вели отпрысков благородных семей в школу, повернули головы. Провалиться! Я заспешила прочь с площади. К пацану подбежала мать, схватила за руку и потащила к карете, что стояла у здания мэрии.
– Милый, не надо. Не подходи к ней.
Я хмыкнула. Лицо у меня чистое, и я никогда не буду так бестактно тыкать в человека пальцем. И все равно главное отребье здесь – я. Уже свернув в проулок, я оглянулась. Статуя Бога-Покровителя – та, что одной рукой лила святую воду из кувшина, – второй грозным перстом указывала на меня. Да поняла я, уже ухожу.
***
Трактир