Это было в Ленинграде. Александр Борисович Чаковский
на короткой и узкой скамейке. Я так устал и промерз, что заснул тотчас же, как лег.
Утром пошел к начальству. Майор встретил довольно приветливо, взглянул на документы, но сказал, что, к сожалению, мало что может сделать, так как самолеты, совершающие рейсы в Ленинград, находятся в ведении гражданской авиации. Правда, их штаб расположен на территории его района, но с непосредственным подчинением Москве. Словом, мне надо пойти поговорить в штабе, а если ничего из этого не выйдет, то тогда майор попробует помочь.
Я пошел в штаб гражданской авиации, но и там ждало разочарование. Сказали, что самолеты в Ленинград идут из Москвы переполненными и часто вообще не приземляются здесь.
Пожалуй, только журналисту знакомо то особое ощущение тревоги, нетерпения и сокрушенности, которое приходит тогда, когда тебе надо, необходимо попасть на место событий, а ты не можешь туда попасть. Тебе надо, надо, надо быть там, а ты стоишь на вокзале – и поездов нет, и ты стоишь у дороги, а попутных машин нет, и ты сидишь в машине, но она не может проехать, потому что дорога раскисла и по ней даже вездеходу не пройти… И тебе горько, очень горько. Тебе кажется, что ты уже опоздал, безнадежно опоздал и тысячи, десятки, сотни тысяч людей не узнают о тех событиях только из-за тебя, из-за того, что ты опоздал. И хочется идти, бежать по шпалам или по дороге или месить непролазную грязь на трассе, но только двигаться, двигаться, приближаться к цели.
Сейчас я испытывал это чувство острее, чем когда бы то ни было, потому, что без самолета не мог и на метр приблизиться к цели, и потому, что целью этой был Ленинград, сражающийся Ленинград, о котором так много хотели узнать бойцы моего фронта. И еще потому, что там жила она, Лида…
Я снова пошел к майору. Он посоветовал мне идти домой и позвонить ему утром из штаба.
Я вернулся «домой». В домике, кроме хозяев, жила семья, эвакуированная из Ленинграда: мать и дочь.
Когда я пил чай, в кухню вошла мать – женщина лет пятидесяти, с худым желтым лицом и седыми волосами.
– Вы извините, – сказала она, – я слышала, вы – в Ленинград? – Она села возле меня, положив на стол тонкие руки. – А я уже два месяца как оттуда. И все места себе не нахожу… Так бы и пошла пешком обратно…
Потом пришла ее дочь, маленькая женщина с кукольным, удивленным лицом. Обе они наперебой рассказывали мне о пережитом.
Я спросил, почему же они тогда так рвутся в Ленинград.
– Ну, – ответила мать, – ведь это же наш город…
Потом я сидел у окна и смотрел на пролетающие самолеты. Мне казалось, что все они летят в Ленинград. Я думал о том, что мог бы быть в одном из них, и тогда через полтора часа я был бы уже в Ленинграде.
Я снова отправился в штаб гражданской авиации. Но там мне повторили то, что я уже слышал утром. Я бесцельно побродил по деревне, вернулся засветло и рано лег спать.
Утром позвонил майору. Он ответил, что говорил обо мне в штабе, но там не знают, когда будет самолет.
Я не пошел больше в штаб, а направился прямо на аэродром, чтобы