.
сильный ветер, но туман не рассеивался. Он только «спрессовался», прижавшись ко льду. Выше воздух был прозрачен. Мы шли по озеру, по которому раньше, до войны, никто не ходил и почти не плавал: оно было капризным, штормящим, изобилующим большими глубинами и коварными мелями. Никто не мог тогда предугадать его роль в судьбе осажденного Ленинграда.
Мы шли молча. Навстречу нам, громыхая цепями, неслись тяжело груженные автомашины, и брезент, прикрывавший груз, раздувался на ветру, как крылья.
Шли полуторки, трехтонки, горы грузов на них громоздились выше шоферской кабины. Цепь машин исчезала в тумане, и думалось, что она бесконечна.
– Посмотрите, – показал я Ольшанскому в сторону машин, – будто сплошная артерия, цепь, связывающая Ленинград с Москвой.
– Радио связывает надежнее, – заметил Ольшанский, – и телеграф тоже. По дну Ладоги кабель проложен.
– Я не про то… Как вы не понимаете!
– Почему же это я не понимаю? – обиделся Ольшанский. – Вы говорите в фигуральном, так сказать, смысле.
Он начинал раздражать меня.
– Никакой фигуральности, – резко произнес я. – Говорю в прямом смысле. Если бы не эта артерия, Ленинграду бы не выстоять, несмотря на весь его героизм. Впрочем, дело не только в трассе. Все это надо понимать шире, гораздо шире…
Ветер становился все сильнее, и вскоре по льду закружились маленькие снежные смерчи и замела поземка. Мы подсели на попутную машину, проехали километров пятнадцать и слезли, потому что сильно промерзли. Мы побежали, чтобы согреться, но, когда снова захотели сесть в машину, как назло, на трассе ни одной не оказалось.
Я шел, смотря на указатели, – их действительно было очень много, – пока не прочел: «Санбат. 5 километров», – и не увидел стрелку, указывающую на юг.
– Пойдем быстрее, – сказал я Ольшанскому.
Ветер дул все сильнее. Он дул рывками, с короткими промежутками затишья. В один из таких промежутков мы услышали гул самолета. Я обернулся и увидел «дуглас». Самолет шел совсем низко над озером. Над «дугласом», на значительной высоте, шел истребитель.
– Один только! – воскликнул Ольшанский, показывая на истребитель. – Обычно сопровождает больше.
Он проявлял чрезвычайную осведомленность во всех делах.
«Дуглас» пролетел над нашими головами, и в этот момент Ольшанский крикнул:
– Смотри! – и схватил меня за руку.
Я посмотрел в сторону, куда показывал Ольшанский. В молочной дымке облаков я увидел медленно плывущие серебристые точки.
– Это «мессеры»! – прошептал Ольшанский.
Я тоже не сомневался в том, что это немцы. Они плыли, то скрываясь в кашице облаков, то появляясь в просветах. Мы внимательно следили за их полетом.
– Они не видят! – воскликнул Ольшанский.
«Дуглас» был уже далеко от нас. Он быстро приближался к едва заметной вдали линии берега.
– Они не видят! – повторил Ольшанский.
В этот момент я заметил, как три плывущих в облаках самолета резко изменили курс.