Электрический бал. Михаил Жарчев
* *
Когда ноги донесли его до Мясницкой, голые амуры смотрели уже не так затравленно, как накануне. Воспарившее солнце успело стереть с их детских физиономий драматические тени. Из кабаков на свет божий выползали нагулявшиеся господа. Попав под животворящие утренние лучи, они как один слепли и теряли способность передвигаться самостоятельно. Вездесущие извозчики тут же подхватывали их под локоток и уводили к своим экипажам.
Одна из жертв отдыха – прилизанный и вне всякого сомнения нализавшийся купеческий сынок, завидев Поля, хищно улыбнулся и, засучив рукава, безумно пошлого канареечного фрака с искрой, двинулся на князя. Но площадь под его ногами, видимо, накренилась и он, высоко поднимая колени, попятился назад, пока не упал в объятия сопровождавших его престарелых кокоток. Те развратно загоготали и кинули на князя несколько издевательских, замутнённых опиумом взглядов.
Князь прошёл мимо, не чувствуя ничего к этим людям. Он вдруг понял, что всё вокруг ненастоящее. И площадь с её амурами, и опухшие извозчики, и особенно этот господин с прямым пробором. Что за этой плоской ширмой, за которую все боятся заглянуть, возможно, всё же есть что-то иное. Что-то выпуклое и неподдельное.
Он свернул в переулок, думая о том, что написать в предсмертной записке. Но строчки, которые приходили в голову, отдавали то глупостью, то жалостью к себе, то убогим пафосом, которым так выделяется этот подвид genre épistolaire [9].
Смяв в голове листок с очередной попыткой, которая начиналась словами «Ни в чём себя не вините. Я повесил себя за шею по велению собственной отчаявшейся души», князь распахнул дверь и шагнул в подъезд.
Его обдало привычным зловонием уборной и не менее привычными утренними криками. Но ничего из этого сегодня не раздражало Поля. Во всём он видел теперь биение, которое не замечал раньше, – бессмысленное и прекрасное биение жизни, которую Поль в ближайшее время собирался покинуть.
Поднимаясь по лестнице, князь понял, почему не выходит записка – её попросту некому адресовать. А обращаться к миру, надеясь, что мир заметит его исчезновение, казалось и вовсе слабоумным. «Если бы бабка была жива, – подумал он, – пожалуй, ей бы я черканул пару строк». От этих мыслей сердце его защемило жалостью к самому себе.
Он представил, как дворники снимают с верёвки его синее тело, а молодой следователь, бледный от запаха смерти, разворачивает дрожащими пальцами записку только для того, чтобы понять, что в ней ничего нет.
Эта мысль немного подняла князю настроение, и он твёрдо решил ничего не писать. «Ах, какая простая всё-таки штука жизнь! – думал он, считая ступеньки. – Всего-то и надо прожить её так, чтобы было к кому обратиться в предсмертной записке. А если это так, то, может, и помирать не стоит?» Князю подумалось, что все самоубийцы либо эгоисты, либо люди безмерно одинокие.
Восхождение по лестнице почти закончилось, когда на её вершине возникла пузатая фигура приказчика. Полосатый жилет и маленькая усатая голова с широко расставленными крошечными
Genre épistolaire – эпистолярный жанр (жанр литературы, в котором произведение представлено в виде писем или корреспонденции между персонажами).