Дыхание жизни. Вячеслав Назаров
Красилову даже показалось, что тот хочет ему ответить. Но вместо этого он увидел лишь поднятый средний палец, давно ставший международным жестом отказа в поездке. Стекло в двери звякнуло, а визг покрышек сменился грохотом рассыпающейся подвески рыдвана. Спустя минуту следопыт сел в автомобиль с персональным водителем, только направляющийся за своим постоянным пассажиром. Таксист попросил лишь триста рублей. И еще не курить в салоне.
Не успев даже как следует разогреться, Элиза обнаружила себя за щербатой спиной бывшего кинотеатра «Пушкинский». Переименование заведения в «Россию» волшебным образом сделало его очень похожим на одноименную страну: остатки роскоши были стянуты временными балками и покрыты десятками слоев штукатурки, словно лицо молодящейся старлетки. Впрочем, в отличие от пожилых звезд, тыл здания привлек минимум внимания косметологов-реставраторов. Поэтому он гордо светился россыпью прыщей, угрей и шелушащейся кожей, вполне натуралистично изображенными вывалившимися из кладки кирпичами вместе с вздувшейся и осыпающейся штукатуркой. Элиза чуть сбавила бег, чтобы постараться вспомнить, сколько раз она давала себе обещание заглянуть внутрь и развалиться в удобном кресле, вобравшем в себя тепло не одного поколения москвичей, но так и не смогла, сбившись на цифре тринадцать. Ветер легонько подтолкнул ее в спину, и она побежала. Спустя примерно пять минут она была на пересечении Малой Дмитровки и Садового Кольца.
Начало Долгоруковской улицы было очень близко. Элиза прекрасно видела его через забитые машинами полосы дороги. Но нужно еще было пересечь несколько полос полотна с плотно движущимися машинами. К радости девушки подземный переход нашелся достаточно быстро. Но как только она в него спустилась, легкое и светлое чувство исчезло также быстро, как остывает кофе из аппарата – за две-три секунды. На его место пришла гнетущая тяжесть близкой опасности.
На всем протяжении коридор был завешен ловцами снов, разноцветными лентами, свисающими с потолка, легонько звенящими колокольчиками, бамбуковыми палочками из старых советских «занавесок» и огромным числом всевозможных шумящих и шелестящих предметов. Очевидно, андеграундные художники не имели к этому никакого отношения. Насколько могла вспомнить Элиза, в Москве они уже давно мигрировали в пространства социальных сетей. Теперь оттуда вся продвинутая творческая интеллигенция вела свои странные игры по пропаганде политических идей, подбрасываемых ей вместе с грантами от зарубежных поклонников. Если честно, они мало волновали девушку. И куда меньше пугали. Единственная угроза от их акций и «активной творческой деятельности» распространялась на людей с хорошим здоровым чувством юмора: они могли запросто надорвать животы от смеха.
Леди Грант очень сильно волновало другое: она чувствовала присутствие Червей. По одиночке эти прислужники Оформителей и самой Цитадели не представляли никакой опасности.