Самый синий из всех. Екатерина Бордон
Знаю, немного эгоистично использовать младшую сестру как антидепрессант, но она, кажется, не против. Ксю играет с синей прядкой и – ой! – больно дергает меня за волосы. Я корчу рожицу, и она улыбается. А затем потихоньку засыпает.
Проходит минут двадцать, когда из комнаты выглядывает мама. Ее кудрявые волосы смешно сбились на одну сторону, а на щеке остался отпечаток подушки.
– Не знаешь, кто похитил моего ребенка? – Мама широко зевает и, шаркая босыми ногами по полу, плетется к дивану.
– Мне вернуть его обратно? – спрашиваю я шутливо.
– Нет-нет, наслаждайся, – сонно бормочет она, натягивая на плечи плед.
– А как же «вот станешь матерью, тогда и поймешь»?
– Это не про тебя. Ты и так уже все понимаешь. Может, даже лучше меня.
Мне почему-то становится грустно. В носу начинает противно пощипывать, а на глаза наворачиваются слезы. Я отворачиваюсь и утыкаюсь подбородком в плечо.
– Ты на меня все еще злишься? – тихо спрашивает мама.
– Наверное, нет.
– Саш… Я тебя не понимаю.
– Я знаю.
Мы не смотрим друг на друга, и пропасть между нами как будто растет. Почему так бывает, что люди любят друг друга, а все равно не могут понять?
Мама тянется ко мне, но я слегка отодвигаюсь. Незаметно, словно просто пытаюсь устроиться поудобнее. Мамина рука безвольно падает на диван, будто сдутый спасательный круг.
– Когда я была в твоем возрасте, мы с подружками столько всего отчебучивали. Меня и дома-то почти не было. Делали стенгазету, ходили на танцы, обсуждали мальчиков, учили друг друга целоваться, хихикали… Мы друг для друга были всем, и это было лучшее время в моей жизни. Я не могу просто смотреть, как ты упускаешь свое.
– Может, я просто другая?
– Но ты же моя дочь. Ты мое продолжение.
И как такие простые слова могут сделать так больно? Может, я не хочу быть чьей-то пятой ногой, пусть даже ее. Не хочу быть удобной. Не хочу быть сиквелом к фильму про молодость в восьмидесятых. Не хочу влезать в круглую рамку, стачивая свои собственные углы.
Вот же странно. Получается, я хочу быть собой, хотя пока и сама не знаю, кто я.
Но и делать ей больно тоже не хочу. Я ведь и так ей вру насчет папы. А теперь, получается, и насчет себя…
– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, – неловко добавляет мама.
– Знаю.
– Вот и хорошо. Тогда можно… можно мне обнять тебя?
Я смотрю ей в глаза, и что-то в моем взгляде говорит лучше слов. Мамин рот округляется, превращается в обреченную букву О. Она кивает и отворачивается, а я остаюсь один на один с острым чувством вины.
Ксю просыпается. Мама мгновенно выхватывает ее из моих рук и отходит. Я знаю, ей со мной трудно… Она такая открытая, все чувства написаны на лице. А я, скорее, из тех, кто носит доспехи даже в одиночестве. Просто на всякий случай.
Вот и сейчас мамин голос немного дрожит, а спина неестественно прямая. Она сажает Ксю в манеж, повязывает фартук и стягивает волосы смешной