Ночной скрипач. Артём Толмачёв
дойдя до самого леса, шумевшего от быстрых воздушных порывов. Даже сейчас листва таинственно, вкрадчиво шелестела, точно пытаясь поведать какую-то необыкновенную тайну. Вечер неуклонно приближался, а за ним уже притаилась ночь – повелительница теней и мрака. Вот уже на всё окружающее стали опускаться сумерки. Прошёл час, другой, а Эндрю Вайт всё не появлялся. Ночь опустилась мягко и неслышно, в компании перемигивающихся звёзд взошла полная луна, которая стала бросать на всё свой призрачный свет. Запели сверчки, земля дышала свежестью. Ветер, наконец, угомонился, уснув. Джошуа вышел из ворот на аллею – Вайт не показывался. Не случилось ли чего?
Вскоре на аллее возник сутулый, сильно прихрамывающий призрак. Силуэт его, словно сотканный из тусклого лунного света, медленно, но верно приближался. Джошуа едва смог узнать в хромающем, сгорбленном, казавшемся ниже своего обычного роста калеке своего некогда энергичного и бодрого друга Эндрю Вайта. При приближении товарища, который одной рукой опирался на трость, Геттинберг мог видеть, что одет тот был в военную форму, а за спиной его был прямоугольный рюкзак, державшийся на потёртых лямках. Эта бросающаяся в глаза перемена во всём облике его товарища поразила Джошуа. Когда же он получше разглядел лицо Вайта, его невольно бросило в дрожь. Лицо… Да можно ли это было назвать человеческим лицом? Словно бы сущий дьявол расписал своей страшной лапой этот лик, бывший когда-то очень даже привлекательным. Лунный свет хорошо осветил это… Под фуражкой с козырьком взгляду Геттинберга предстала дикая гримаса: искажённые черты; взбухшая, покрытая уродливыми волдырями левая половина лица, где вместо щеки зиял чёрный с неровными краями провал; чуть ниже обнажились сомкнутые ряды удивительно ровных зубов; правый глаз представлял собой какую-то щёлку, а на месте надбровной дуги выпирал бесформенный, уродливый нарост… Если бы на месте молодого Джошуа был человек со слабым сердцем, его тотчас же хватил удар, а какая-нибудь женщина с чувствительной психикой, издав вопль ужаса, мгновенно лишилась бы чувств. Это было не лицо, а грубая, жутко исковерканная маска неведомого актёра-трагика. Джошуа потребовалось много мужества, чтобы не издать вскрик от поразившего его зрелища. Сердце гулко колотилось в его груди, волнение заполнило каждую клетку тела, на коже выступил холодный пот.
– Я понимаю твоё смятение, дорогой Джошуа… – вполне нормальным голосом произнёс Вайт. Луну скрыли облака, и всё кругом погрузилось во тьму. Приятель Геттинберга проковылял ещё ближе.
– Всё в порядке, Эндрю, – ответил хозяин усадьбы. – С возвращением.
– Да… Чёрт возьми… – только и вырвалось из изуродованных уст Вайта.
Они обнялись. Джошуа пригласил приятеля пройти. Затем он запер калитку, и оба направились по дорожке к тёмной громаде усадьбы, утопающей в огромном саду. Иного человека колотила бы дрожь, а в сердце поселился бы ужас при таких обстоятельствах: ночь, огромные зловещие деревья,