Не оглядывайся вперед. Владимир Юрьевич Василенко
много червячкей…»
Пелагея Петровна выглянула в окно с четвертого этажа квартиры, по возвращении из Китая полученной Марком Борисовичем:
– Стасик! А ты что домой не идешь? Что ты там сидишь на скамейке?
– Да я уже два часа тебе в дверь стучу!..
Ох, эта ее глухота…
1974
Марк еще работает.
Она свое отработала.
Лялю не видела целый век. Внук Владимир в Минске кончил школу с медалью. Поступает в спортивный институт. Легкоатлет-перворазрядник.
С Маяком тоже теперь видятся редко. Маяк с женой и сыновьями – 16-летним Петром и почти 6-летним Сашей – теперь бригадир, инструментальщик самого высокого класса на Тольяттинском автозаводе! С ГАЗа не хотели отпускать, но предложить то, что предложили на ВАЗе (должность, жилищные условия, зарплата), не смогли. Пишет: когда на ГАЗе двести рублей зарплатных раз в год набегало, то в Самаре (он так называет: Самара) у всех зарплата по двести рублей была. Еще пишет: такого голода в Самаре, как в Горьком, в войну не было, он у многих спрашивал. Пишет: только теперь понял, насколько Горький – бандитский город и почему на Американском поселке говорили: «Одесса мама, Ростов папа, а Нижний – их родитель»…
Гарик – слесарь-инструментальщик.
Стасик – инженер (второй из детей с высшим образованием), работает начальником технолого-конструкторского бюро на ГАЗе, живет с ними, с родителями (пока)…
Все это Пелагея Петровна рассказывает сестрам Валентине и Александре за столом в Грозном, на Десятой линии Катаямы…
У сестер новостей мало. Пелагее кажется: и не уезжала. Тихая размеренная жизнь. Как к себе домой, на неделю вернулась к своей реке, к горному воздуху…
– Поля, ты куда?.. Ты зачем эти тапочки надеваешь?..
Тапочки. «Вечные». На самом деле – другие. Вот в таких же полвека назад (больше…) в последний раз взобралась на свою гору. В семье так и звали: гора Пелагеи… Мягкие, облегающие ногу, на неслышной подошве, тапочки. Сшитые ею перед этой поездкой по образцу прежних…
***
Шаг по-прежнему, как ей кажется, легок.
Гора, помогая, сама понемногу опускает пейзаж за спиной.
Передохнуть…
Наполовину открывшийся вид…
Ничто никогда не открывается целиком. Как может открыться то, что связывает вот этот вид с деревенским шанхайским предместьем – связывает два этих вида в открывающуюся панораму улочки с Храмом Христа спасителя по правую руку, Пушкинским музеем по левую и Кремлем впереди?.. В 31-ом Храм взлетает на воздух… в окнах домов вылетают стекла… а шанхайско-кавказскую чету с белокурой девочкой на руках переносит на Волгу… Чего во всем этом больше – пространства или времени?.. Кормильцу семьи калечит руки, спасая от смерти в подмосковных снегах: жизнь, спасенная ценой довоенного голода… Сытая жизнь на чужбине уходит, как песок сквозь пальцы, из-за того, что у всей семьи (уже и у Марка) есть суровая родина…
Под ногами внизу – дорога…
Дорога… Перед глазами Пелагеи Петровны