Сороковник. Книга 1. Вероника Горбачева
не боевые навыки сработали, а материнский инстинкт: любая нормальная мать в такой ситуации про себя забудет, а обидчиков своего дитятки на части порвёт. Но вот если тебе предложат: «Сходи опять на ящера!» Сходишь? Добровольно, прямо сейчас? И не с бухты-барахты, а вооружат как следует, выделят кольчугу и помощника, даже пообещают: «Управишься – сразу прямой наводкой на Землю!» Пойдёшь?
Мёд вдруг кажется мне абсолютно безвкусным.
– А есть варианты? – угрюмо спрашиваю. – Или только так?
– Вот-вот. Если скажут, что только так – может, и пойдёшь, но без особой охоты. Уж не обижайся, но "…упоение в бою, и бездны мрачной на краю" не про тебя. Это раз. Магия тебе чужда абсолютно. Два. Иначе на тех же рефлексах, но уже новоприобретённых, магических ты шарахнула бы по твари файерболом или чистой энергией. Заодно и полквартала разнесла бы, это уж как водится. Потому, кстати, от новичков-попаданцев обыватели шарахаются, как от чумы.
Она задумывается. Тянет руку за спину и, не глядя, извлекает из ящичка комода тяжёлый серебряный портсигар, а затем большую морскую раковину. С некоторым опозданием до меня доходит, что это пепельница: хоть она и помыта, и начищена, а всё же источает слабый запах табака.
Гала продолжает:
– Знахарство, ведовство и целительство, как производные от магии, тебе недоступны. Псина твоя умница, но не фамильяр. Ты её не чуешь абсолютно, так что ты и не друид, и не оборотень. Это три.
Одно радует: я не оборотень…
– Общение с духами и потусторонним миром исключается; там, у реки крутились несколько русалок, а ты их даже не заметила. В транс не вошла, а проснись в тебе дар – никакие воспоминания о доме не отвлекли бы. Стало быть, не спирит, не гадалка, не потенциальный некромант. Четыре. – Она тряхнула получившимся кулаком. – И вот смотрю я на тебя, такую бесталанную, и думаю: как ты здесь выживешь вообще?
– Га-ала, – тяну я. – Так всё плохо? Что же делать-то? И почему назад нельзя? Просто назад? Ведь я здесь совершенно лишняя, кому я тут нужна?
Отодвинув окончательно пустую чашку, она взирает на меня c жалостью, подперев щеку ладонью. Нора тем временем в очередной раз впустую вылизывает свою посудину, напивается из близстоящего ведёрка с водой и, подумав, плюхается мне на ноги. Шумно вздохнув, закрывает глаза.
– Очень не люблю читать новичкам эту вводную лекцию, – говорит вдруг ведунья. – Но придётся. Чтобы не было этих бесконечных "отчего" и "почему", давай-ка, я вывалю на тебя всю инфу сразу, а ты по ходу пьесы задавай вопросы, но только безо всяких истерик типа "Не может быть!" Потому что многое из того, что ты услышишь, будет страшно, неприятно и нежелательно к пониманию.
Она раскрывает портсигар с монограммой на крышке и, чиркнув длинной толстой спичкой, зажигает свечу.
– Люблю от свечки прикуривать, назло всем приметам.
С жадностью затягивается и, как мне кажется, сдерживает кашель.
– Ну, слушай. Вначале было Слово.
Я теряю дар речи. Гала фыркает:
– Не пугайся, это я для небольшой разгрузки. Давай сначала.
Свеча