Жестокие игры II. Ульяна Громова
вопил, чтобы он не смел! Я сдыхал от ужаса и ревности, крушил собственный разум, но пробиться к ней не мог. Мой член трахал мою невесту, мою девочку, мою Маришку, мою любимую, и она отдавалась с готовностью, заводилась от губ на ее груди и шее, отвечала на поцелуй, целовала сама мои губы, не понимая, что я сейчас чувствую, что умираю от ее любви и от своей любви к ней… потому что сейчас она меня убивала…
Я безумно хотел и отторгал ее, ненавидел, ревновал. Я ею наслаждался, сходил с ума от ее тела и ощущений, подаренных им, и бесновался от насилия над ней и собой.
Наши тела сплелись, бились навстречу друг другу, а меня разламывало от противоречивых ощущений. Это был кошмар наяву.
– Прекрати! Ублюдок! Отпусти ее! – орал, вжимая ее бедра в себя и чувствуя, как прокатывается предвестие наслаждения по члену.
– А то что? – резанул внутренний слух собственный веселый голос…
…и я застонал, стискивая в руках Маришку, запрокинувшую голову, дрожавшую всем телом от нового оргазма, слившегося с моим.
Он был горьким и сладким, чужим и моим собственным…
– Я люблю тебя… – шептала моя невеста, обнимая мое лицо, целуя мои губы…
…и я вдруг понял, что… свободен.
Теперь я владел руками и голосом. Только сказать ничего не мог. Член еще пульсировал в ней, но ощущения его были словно чужими. Я был дезориентирован и растерян… напуган. Дышал с трудом, голова кружилась.
– Это было так круто, – шептала Маришка, – еще никогда мне так хорошо не было… – прозвучало восхищенно… добивая меня, размазывая, кроша выдержку и полосуя нервы.
Я зажмурился, меня колотило всего. Я безмерно любил ее, а сейчас еще и ненавидел… не мог простить измены… с самим с собой.
Ад не отпускал. Когда он исчез, стало только хуже. И я не знал, как справиться с собой. С тем, что чувствовал. Меня подломило. Я онемел и обессилел. Меня оглушило.
Как мне это пережить?..
Я не знал…
Она целовала меня, а я закрывал глаза, еле нашел сил, чтобы прохрипеть обожженными ее лаской губами:
– Пора ехать назад…
Она послушно, тяжело, как объевшаяся кошка, перебралась на свое сиденье и начала одеваться, а я смотрел на это и еле сдерживался, чтобы не взорваться, не схватить ее за шею и не спросить: «Разве ты не видела, что это был не я?! Как ты могла?!».
Выскочил из машины, задыхаясь в плену запаха чужой похоти и своих эмоций.
И будто что-то прожгли угли в груди, всхлипнуло, прокатилось тяжелым горьким комом, и… слезы брызнули из глаз – злые, тяжелые, обжигающие. Я утирал их, не понимая, как остановить, прикусил край ладони, чтобы не завыть, как дурная баба, только внутри все горело и бурлило адской лавой, взбивая и смешивая в кошмарный коктейль мои эмоции и ощущения, и лавину это было не удержать. Я заорал в голос:
– А-а-а-а-а! – пугая птиц своим отчаянием. – А-а-а-а… – перешло в стон.
Я согнулся, как от удара под дых…
Хлопнула дверца машины – вышла Марина. Я выпрямился,