Когда Алиса упала. Ким Тэйлор Блэйкмор
ней прощаться.
– Я бы хотела посидеть с ней ночью.
Лаванда хрупкая; я вжимаю в соцветие большой палец, подношу его к носу.
Кэти кивает:
– Тогда лед нужен.
Сосновый ящик остается на полу. Мужчины быстро разбираются с крышкой. Я не отрываю глаз от обоев. На каждой третьей лозе узор на стене разворачивается в другую сторону, скрывая ярко-оранжевый цветок. Зачем Кэти поменяла обои? С ними все было в порядке, и из моды они не вышли. Какое расточительство, и это во время войны.
– Взяли, – говорит один из мужчин. Один у головы Алисы, другой у ее ног, они снимают крышку почти беззвучно, только шорох муслина да легкий стук дерева. – Если нужен лед, он будет в тени под тисом.
Я смотрю на дверь, на Чарли, который, заткнув шапку за пояс, скатывает кожаные ремни. Он забирает молоток у извозчика, пристраивает его за поясом рядом с шапкой.
Кэти сидит у стола и раз за разом проводит рукой по лифу. Потом берет часы, приколотые к поясу.
– Это всё?
– Всё, мэм.
– На кухне кекс и лимонад. Угоститесь перед уходом.
Она поднимается и закрывает двойные двери. Не убирая ладони с дверной ручки, обводит взглядом комнату, поворачивает ручку туда-сюда. Взгляд ее скользит по длинным половицам.
Не отводить глаз. Не отводить глаз.
Крышка гроба прислонена к стене между двумя окнами. Я вижу торчащие гвозди, готовые встать в свои гнезда. Длинный ящик на столе. Я поворачиваюсь, ухватываю взглядом кончик носа, изгиб лба, заставляю себя смотреть. Это не Алиса. Это тело. Алисы не стало, когда она упала с крыши. Это только тело.
У Кэти дрожат губы. Она отпускает дверную ручку и осторожно проходит в комнату.
– Ты почитаешь из Библии, Кэти?
Ее лицо расслабляется, в глазах облегчение.
– Да, конечно.
– Тогда я обмою ее.
4573. Над левым карманом Алисы синими нитками вышит номер. Аккуратный маленький номер. Бесформенный хлопковый халат с нелепо большими пуговицами. Пуговица на воротнике оторвалась, а пуговица ниже пришита красными нитками. Я отворачиваю ткань: в чем только душа держалась. Ребра выпирают, груди маленькие и сморщенные, хотя ей всего лишь двадцать четыре. Впалый живот между торчащих бедренных косточек, весь в синяках.
Я двигаю Алису, вынимаю из рукава сначала одну руку, потом другую. Кэти бормочет, сидя на стуле, то и дело она поднимает глаза от Библии, которая лежит у нее на коленях. Бормочет, а за стеклом гудят цикады.
Алиса легкая, словно воздух, а я привыкла к весу мужчин, которых обмывала в полевом госпитале, и ожидала, что она будет такой же. Но, как и мертвые мужчины, она молчит и не жалуется, что стыдно выставлять ее голое тело всем напоказ.
Я кладу халат на стул, хотя мой план – сжечь его. Вода в голубой чашке с филигранью теплая. Я обмакиваю в нее тряпочку, отжимаю ее, слушаю, как капают капли.
Кожа уже начала отделяться от мышц и костей. Я беру руку Алисы, провожу тряпкой между пальцами. Ногти у нее короткие, она их обкусывала – так и не избавилась от этой дурной