Истории с привкусом мазута. Африканские истории. Михаил Забелин
традициях, и, хотя девушка мастерски целовала и ласкала меня, собрался с волей, протрезвел и, слегка отстранившись от нее, сказал:
– Пойдем-ка, я тебя до дома провожу.
Она жила по соседству, и во дворе ее дома меня радостно встретила ее мать, усадила пить чай и поближе ко мне посадила свою дочь. Я так и не понял тогда, чего от меня больше хотят: женить или получить немного денег, наверное, все-таки денег, но я стал захаживать к ним на чай; мать улыбалась и оставляла нас одних, но я так и не смог переломить въевшееся в кровь советское воспитание и переспать с ней.
Через два года я случайно встретил ее на рынке: она располнела, подурнела, но мне показалось, что она влюблена в меня: так радостно кинулась она ко мне.
– Приходи в гости, Мисель, я тебя жду.
Больше я ее не видел.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
РАБОТА
Как оказалось, переводчиков у наших военных было теперь всего двое: я и еще один парень из Питера – Володя, закончивший исторический институт, мало понимавший во французском языке, но зато кичившийся тем, что переводит нашего военного советника, ездит в его Пежо, а в основном, собиравшим разные этнографические раритеты по лавкам Бамако.
Меня определили переводчиком на авиационную базу. Это были элитные войска, поскольку сам президент – полковник, был выходцем из них. У власти после очередного переворота в стране стояли военные, и поэтому каждый малийский лейтенант был причислен к элите, а каждый капитан мнил себя заместителем министра.
На авиационной базе и капитаны, и лейтенанты, и даже сержанты говорили по-русски: все они учились в России. С ними и работали наши военные специалисты. Когда я понял, что переводить никому ничего не надо, мне стало скучно. Наш майор-летчик, мой непосредственный начальник, сказал:
– Не знаю, зачем тебя сюда прислали, но раз работы нет, ищи пятый угол.
И я стал его искать: слонялся по базе, болтал по-французски с сержантами и лейтенантами, познакомился с капитанами и зависал с ними в авиационном кабаке, где мы регулярно после работы пили пиво, а местные шашлыки называли «брошет». Помимо того, что я ничего не делал на работе, большим ее достоинством было то, что, как во всех южных странах, мы трудились с восьми утра до двенадцати, а потом начиналась сиеста (то есть послеобеденный отдых), а потом уже на работу никто не выходил. С утра за мной приезжал автобус, в полдень он меня отвозил домой, и так продолжалось месяц, пока не случилось страшное: мне пришлось переводить командующего авиацией нашему военному советнику.
Мы сидели втроем в кабинете командующего, и как хороший выпускник иняза, я четко переводил всё, что говорил мой шеф. Но когда начинал говорить его собеседник, понимал только интонации и суть разговора, потому что его французский как-то уж очень отличался от того парижского, которому меня учили.
Я додумывал то, что он, может быть, и не говорил, старался сгладить свои паузы междометиями,