Господин Уныние. Диана Кеплер

      Тлеет ночь своими тускнеющими огнями, обволакивая чёрным пуховым одеялом мрачный небосвод. Шум оживлённой улицы, отдалённо напоминающий некий созерцательный вакуум, вводит меня в лёгкий транс, и я наливаю себе ещё один стакан виски, бутылку которого нашёл однажды в родительском ящике. Мысли роятся в моей голове и оседают на дно плотной мерзкой болотистой известью, тяготящей меня изнутри, сжирающей до последней крошки. Тем не менее, глупец не тот, кто культивирует размышления о смерти, а тот, кто лишний раз даже боится притронуться к столь манящей, но такой повседневной теме. В этой жизни всё очень условно. Все абстракции, которые мы поглощаем, остаются с нами навечно, но наше сознание лишь выборочно демонстрирует их нам. А что, если все люди – всего-то и есть плод моего больного рассудка, и всего этого никогда не было? Быть может, я помешался и потерян в пыльных лабиринтах размышлений, ушедших в вечность и забытье. С каждой ночью я всё меньше предаюсь сну, желание что-либо делать покидает меня, и моё осунувшееся тело, постоянно испытывающее боль, исходящую непонятно откуда, не имеющую явных причин на своё появление, со зверским энтузиазмом стремится к самоуничтожению.

      Чирк.

      Вспышка.

      Чирк.

      Вспышка.

      Я поглубже втянул в себя морозный воздух, пропахший слякотью и суетой, которую я ненароком впустил в себя, вместе с едким дымом сигареты. Всё вокруг кажется таким безвкусным и серым, таким безжизненным и невероятно осточертевшим.

      Я подношу к губам сигарету, и маленький огненный уголёк раскаляется в отражении стёкол. Дым. Такой эфемерный и таинственный. Скоро и я стану чем-то наподобие… Бестелесной, едва ощутимой дымкой.

      Моё горло сдавливает спазм, всё внутри будто сжимается, и горячие слёзы текут по моим налившимся кровью щекам. Я чувствую, как этот крик, затаившийся внутри, хочет вырваться наружу, но я сдерживаю его, сдерживаю через силу. С жадностью затягиваюсь в самый последний раз – и вот уже окурок с хрустом въедается в моё запястье, оставляя после себя белый след, поросший пеплом и моими страданиями.

      Дни сочтены в безжизненных улицах этого опустевшего города боли. И я чувствую, словно струны моей души, больше не разыгрывают красивые меланхоличные мелодии. Они рвутся с треском, дребезжат в конвульсиях, в предсмертных судорогах глохнут и снова, ноя, вырываются из колков.

      Всё, вероятно, под водой, в белой проседи всепоглощающего молочного тумана одиночества, и я уверен, что теряю себя и полностью отрекаюсь от своего ментального процесса. Это мерзкое, гадкое чувство неопределённости всего вокруг находится в моей голове. Оно ломает меня на мелкие части, заставляет думать, что смерть – единственное верное решение. Но правильно ли то, что я с такой лёгкостью отказываюсь от личной ответственности за свои мысли и действия?

      Концепт смерти клиширован до безумия, но никто и представить себе не может, насколько долго и много я думал о том, как и когда лучше себя убить.

      Окно всё ещё открыто, слышен шум удаляющегося поезда и странный неопределённый уличный гул, который навевает тоску с интенсивностью геометрической прогрессии к концу моего бренного существования. Как пафосно сказано… Но это так. Огни города смешались в грубую ошибочную квинтэссенцию бессмысленного бытия из-за слёз, подступающих к глазам.

      Мне говорили, что мальчики не плачут. Они лгали. И я прямое тому подтверждение. Но там, внизу, холодные объятья земли уже готовятся принять меня со всей любовью, как долгожданного блудного сына.

      Для меня это всё перестало существовать, пожалуй, ещё в момент отречения от тяжелейшей борьбы, которую подразумевает под собой эта чертовски мучительная жизнь.

      Близится рассвет. Тьму постепенно поглощают голубые очертания первых лучей ещё не оправившегося ото сна солнца, а я всё стою на подоконнике босыми ногами, и взору моему открываются стёртые границы реалий суетливой повседневности. Чувство тревоги нарастает, покрывая всё тело, словно назойливо зудящая короста. Дыхание становится более прерывистым, более частым. Страшно… Жизнь вот-вот остановится. Я умру, утопленный в густой крови, а что же дальше? Вечная тьма?

      Как же всё-таки забавно. Я сам себя довёл до такого состояния невыносимого отчаяния и одиночества, что смерть кажется единственным выходом из этой серотониновой ямы.

      Слишком поздно что-либо менять. Как только я наберусь сил – сразу же покончу с этим дерьмом.

      И вот. Время пришло. Я втягиваю носом побольше морозного воздуха в грудь и… Готов к освобождению,