Господин Уныние. Диана Кеплер
вида.
– А, л-ладно. Идём, рядом со мной как раз две кровати свободны. А как зовут твоего спутника?
– Костян, – бросил Эмиль.
– Константин, – вновь поправил его я.
Старый гоблин
В столовой громко звенели ложки. Омлет выглядел отвратительно, как белый плевок старой поварихи, приготовившей это бесформенное тоскливое месиво. Столовая будто поедала меня из металлической миски, по маленьким кусочкам, мучительно и медленно. Меня гложет чувство собственной ничтожности. Я хочу сбежать от самого себя, от своих мыслей. Я больше не могу. Не могу это выносить. Дети, словно стайные птицы на проводах, жмутся друг к другу из-за нехватки мест на скамейках. И этот шум, галдёж, доносящийся до меня эхом, просверливает дыру в ушах, как перфоратор. Это мерзко. Люди мерзкие. Стая собак, жадно жующая помои. Есть-то больше нечего. И медсёстры, пристально уставившиеся на нас хищными глазами. А взглянуть поглубже в эти глаза – ненависть ко всем нам.
Это место напоминает мне только кладбище. Загубленные души, погребённые заживо в четырёх стенах за стальными решётками, отделяющими мир безумцев от мира «здоровых» людей. Очнитесь, они живые! И я живой, к сожалению. Взять хотя бы тех девочек за первым столом. Я слышу, как они общаются. Та, что с красными волосами, заплетёнными в хвост, выглядит достаточно дерзкой. Нахальные узкие глаза, крепкое тело. Она что-то активно доказывает второй, приводя аргументы. Грустная девушка сидит позади них с безучастным взглядом. Разве они правда сумасшедшие? Разве можно держать их в таком ужасе? Кто вообще придумал запирать подростков в этой гадкой безвылазной клетке? Но была здесь ещё одна девушка. За самым дальним столом. Хрупкие ломкие волосы, выбивающиеся из хвоста, тонкие, как ветки, запястья, болезненная измождённая фигура, окутанная мраком. Она еле-еле подносила ложку ко рту, пытаясь съесть содержимое, но что-то её останавливало каждый раз, когда она делала это. Боится поправиться? Но в ней нет ни капли жира, ни одной складки! Только патологическая дистрофия, пожирающая её мышцы, вымывающая кальций из костей.
Эмиль и Витя, сидящие рядом со мной, кидались друг в друга кусками хлеба. Меня всё это бесит. Меня вымораживает до дрожи эта больница. Даже если бы я не убил себя, я бы заперся сейчас в своей квартире. В крепости, где царит только тишина, где шторы не дают свету проникнуть в комнату, где лежит на полу мой матрас, прикрытый простынёй. И гипсовый череп на полке, единственный собеседник, молчит вместе со мной.
– Что ты съел за этот ужин? – спросила меня та отвратительная медсестра, подойдя к нашему столу с бумагой в руках.
– Ничего, – сказал я, желая поскорее отделаться от неё.
– Ты на листе питания, дружок. Если ты не будешь есть, то тебя отсюда не выпишут, – пропищала она со злорадством.
– Но я не хочу это есть, – раздражённо прорычал я.
– Это никого не волнует, ты должен есть, иначе с тобой будет разбираться врач. Ты хочешь, чтобы я позвала дежурного? – она уже