Керенский. Вождь революции. Алексей Птица
он смог уяснить, читая журнал. Ну, лохань, так лохань, царское время, что с них взять?
Ну, и на последней странице, в качестве вишенки на торте располагались – «Новейшия моды», с зарисовками элегантных дам. Манто из котикового плюша, это не досужие вымыслы Ильфа и Петрова в «Двенадцати стульях», а реальный прототип моды того времени. Как и вязание крестиком.
«И что поменялось? Да почти ничего!» – Мелькнуло в его голове, – «Если природа человека такова, что её очень трудно переделать. И стоили эти усилия той крови, которая пролилась ради их достижения?»
Он вспомнил разговор его отца на кухне с лучшим другом, где они с пеной у рта отстаивали свои позиции и спорили, почему развалился СССР и кто его развалил.
В этом споре никто не победил. Сам Алекс Кей считал, что это было неизбежно, в силу самой человеческой природы и идеализированности нового строя. Строя, созданного в результате уничтожения целого культурного и социального человеческого слоя. Потом были попытки вернуться к истокам, но… Мы старый мир разрушим до основания, а затем… Мы наш, мы новый мир построим…
К власти пришла новая элита, без собственной истории и связей, и, в конце концов, она проиграла элитам тех стран, которые не допустили у себя гражданской войны и уничтожения большей части опытных управленцев и межгосударственных торговых связей. Всё остальное: экономика, война в Афганистане, поддержка нежизнеспособных социальных режимов за рубежом и прочее, всего лишь следствие, а не первопричина.
В одном он был согласен с отцом. СССР создали большевики, а развалили коммунисты. Тогда зачем нужна была революция? Такая, которая произошла? Что мы получили, к чему пришли и с какими потерями? Не к тому же самому, если не хуже, через семьдесят лет?
Тысяча вопросов, на которые нет ответа. Разумеется, управляющего фешенебельным отелем такие вопросы особо не волновали. Он считал, что это пусть обсуждают те, кто сам же и позволил всему случиться. Время показало, насколько Алекс ошибся. Он подавил очередной тяжкий вздох, отложил журнал в сторону и взялся за другие СМИ.
На столе уже лежали первые выпуски запрещённой в тысяча девятьсот четырнадцатом году газеты «Правда», газета социал-революционеров «Дело народа» и официальная газета Петросовета – «Известия».
Бегло просмотрев издания, он заметил свой портрет, под которым было подписано: «А.Ф. Керенский – министр юстиции Временного правительства». Взгляд наткнулся на заголовок: «Великая хартия свободы», и сразу же под ним: «Акт об отречении Императора Николая II и о сложении с себя верховной власти».
Вслед за ним «кричал» следующий заголовок: «Акт об отказе великого князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти», и уже не менее пафосно: «Народное правительство».
Тут оказалась напечатана и программа первого общественного кабинета. Керенский стал внимательно вчитываться в ее положения из восьми пунктов, пытаясь понять, что за ними следовало. Программа гласила:
Полная амнистия осуждённых