Бездна Челленджера. Павел Николаевич Волченко
стало много больше, сама она, кожа ее, потемнела, на вид казалась высохшей, щеки впали, кожа облепила череп.
Что же будет при этом обходе…
Дмитрий подошел к ближайшему отсеку, где лежали инфицированные – Мария и ее муж Джеймс, глянул в оконце и замер. Оба они, супружеская чета, стояли у самой двери. Как и Джессика при первом осмотре: белые буркала глаз, мертвенная белизна лица, гнойники на коже.
– Интересно, почему они встают? И… – вопросов было много. Что заставляет их вставать, что заставляет вообще двигаться, и почему они идут к первому препятствию на их пути, к дверям. Что это? Кратковременное прозрение, попытка найти помощь? Или? Неизвестно…
– Так, – заговорил для камеры, – исходя из состояния заразившихся, могу сказать, что, предположительно, споры в организме Джессики стали действовать на сутки ранее, чем у остальных. Хотя точно – не могу ничего сказать, – усмехнулся, – да и не мое это дело. Это вы там, – он повысил голос, – высоколобые ученые разбираться будете, это вы там, – он уже кричал, – будете строить свои эти, гипотезы эти, думать будете, предполагать!
Понял что орет, что сорвался на истерику, почувствовал горячие слезы на щеках, замолчал. Сделал несколько глубоких вдохов выдохов.
– Извините. Сорвался. Продолжу обход.
Проходя мимо двери Рея уже привычно постучал, перекинулся с ним парой ругательств, отправился дальше, к Джессике. Уставился в окно ее двери непонимающе. За окном была темнота. Мрак.
Снял камеру с груди, включил на ней фонарь, поднес к самому стеклу. Свет фонарика на камере был слабоват, разглядеть там, во тьме что-то было сложно, но все же он видел в метрах пяти от двери сгорбленный силуэт Джессики, тень от нее за спиной легла на стену, волосы патлами висели, лица не видно.
– Она… Она отошла от двери. Снова активность, – надавил на ручку, двери, при этом продолжая наблюдая за Джессикой. Не двигалась. Открыл дверь, хотел уже было сделать шаг вперед, но Джессика резко, ломанным каким-то движением вскинула голову и он увидел, что из наростов, гнойников на ее лице проросли лохмотья плесени. Отпрянул, а она, как непонимающая собака, повернула голову на бок, и такими же ломанными, не человеческими движениями, сделала шаг вперед. Еще один. Он захлопнул дверь. Щелкнул замок.
– Нулевой пациент стал проявлять активность. Опасную или нет… не знаю, – он тяжело дышал, сердце в груди заходилось, бухало, от заполошного дыхания стекло маски запотело. Захотелось снять ее к чертям, протереть изнутри, но… глупо. Очень глупая мысль.
Присел, привалившись спиной к двери, отдышался, дождался когда сойдет на нет белесая муть с запотевшей маски, снова встал, уставился в окно. Прямо напротив него, как и раньше, стояла Джессика. Стояла и пялилась на него. Глаза ее стали из белесых буркал полностью черными, ни белков, ни зрачков – сплошная чернота. И она уже совсем не была похожа на себя. Иссохшая, почерневшая, растрескавшаяся кожа, из которой сочится белесая сукровица, и черные лохмотья плесени, свисающие из разросшихся гнойников. Она пялилась на него, вглядывалась