Комсомолец. Осназовец. Коммандос (сборник). Владимир Поселягин
полевой, что же творится на шоссе Владимир-Волынский – Луцк?
Почти все смотрели, как двое горожан, активно работая лопатами, копали общую могилу для одиннадцати тел, трех целых и восьми обгоревших. Некоторые командиры подразделений подходили и, козыряя, справлялись о причинах работ двух гражданских под дулом автомата. Получая ответ, когда мысленно, а однажды и реально плюнув в противников советской власти, шли дальше к границе.
Вот и сейчас, посигналив крестьянской телеге, что медленно двигалась посередине дороги, влекомая старой худой клячей, под управлением на удивление упитанного крестьянина, на обочине остановился броневик с сорокапятимиллиметровой пушкой в башне. Как и ожидалось, очередная проверка.
Из броневика вышел еще один командир, в этот раз младший лейтенант, и, оправив форму и фуражку, направился ко мне.
– Военный патруль, младший лейтенант Зоркий, – козырнул он. – Что тут происходит?
– Да вот, радовались, что погибли наши раненые под атакой «мессеров». Учу уважать советскую власть и граждан трудотерапией… Эй! Вам кто-то разрешил останавливаться?!
– Так, пан офицер, полтора метра, как и сказали.
– Ладно, сейчас хоронить будем.
– А что у них рожи побитые? – поинтересовался лейтенант.
– Нечего было под руку попадаться.
– Документы? – вопросительно спросил у меня лейтенант, покосившись на висевший на ремне автомат.
– Сразу надо спрашивать, – вздохнул я, в седьмой раз доставая документы.
– Документы у вас в порядке, – возвращая лист бумаги, подтвердил лейтенант. – Наша помощь нужна?
– Воинский салют поможете сделать? Тут недолго.
– Задержимся, – серьезно кивнул командир патруля.
Отец и сын Михайлеченко отошли в стороны, наблюдая, как мы сами укладываем погибших в могилу. Их сторожил водитель броневика с карабином в руках, что стоял у открытого люка и недобро поглядывал на местных жителей. Я знаю, что скоро буду проезжать мимо десятков, а то и сотен таких тел, но этих я похороню со всеми воинскими почестями.
– Это что? – спросил лейтенант, наблюдая, как я кладу в могилу алюминиевую пластину.
– Для потомков. Я тут только четверых пограничников знал, водителя и женщину-врача, успели познакомиться. Нацарапал их данные и кто где служил.
– А-а-а. Ну ладно.
Мы дождались, когда Михайлеченки закопают могилу и подровняют холмик, после чего по команде Зоркого произвели салют.
– С этими что делать будем? Подозрительные личности, – спросил лейтенант, наблюдая, как я выдергиваю из земли деревянный колышек и переношу поводья к повозке.
– У тебя есть время ими заниматься? Вот и у меня нет. Отпускать их неохота, – протянул я. – Может, расстрелять?
Семейка Михайлеченко, устало сидевшая у могильного холмика, взвыла и стала кричать, что они самые ярые приверженцы советской