Суженые смерти. Лилия Гарцева
тебе. Я тут пару дней посижу, а потом покину город и направлюсь в Льянес.
– Зачем? А как ты мимо гвардейцев пройдешь? – спросил испуганный старик.
– Пойду окольными путями. Меня тут уже каждый жандарм в лицо знает, – ответил Хорхе.
– Только не заблудись, – иронично подметил старый слуга, протягивая ему подрумяненный кусок сырной альмойшавены.
Пожилой мужчина был добрым человеком и оставил Хорхе в безопасности до следующей ночи. Он всецело сочувствовал рабочему движению, но считал, что оно обречено.
«Зачем лезть на рожон? – размышлял старик. – Из этого все равно ничего хорошего не получится. Когда парень доживет до седых волос, то обязательно поумнеет, если, конечно, доживет…».
В этот день политическими заключенными переполнилась тюрьма. Среди них были как простые рабочие, так и профсоюзные активисты. В их числе оказался небезызвестный лидер шахтерского движения Мигель. При задержании он оказал сопротивление, и ему сразу же сломали ребро. Молодой мужчина стонал от боли в сырой, холодной камере. Его ноги подкосились, и он навзничь повалился на спину. Перелом мешал ему дышать. В камере было не меньше десяти человек. Заключенные слышали его короткие вздохи и бормотания. В этом душном помещении всем хотелось почувствовать свежий воздух, а не спертый запах плесени. Вдруг послышалось бряканье ключей, и в эту «клетку», заполненную людьми, вошел надзиратель. Он поднял Мигеля за волосы и вытолкнул его быстро из камеры, чтобы сопроводить в другое помещение.
За столом сидел ефрейтор, заполнявший бумаги. Надзиратель указал Мигелю на стул, и начался допрос. От света задержанный щурил глаза. Налысо побритая голова военного, сидящего за столом, отбрасывала черную тень, на которой пытался сконцентрировать свое внимание узник, чтобы не смотреть в лицо своему мучителю. Ему непрерывно задавали вопросы о его возможных сообщниках, численности организации и местонахождении типографии, на которой печатали листовки. Мигель держался стойко и, превозмогая боль, не выдал своих друзей.
– Я ничего не знаю! – крикнул он, совсем обессилев.
И за этим воплем сразу последовал удар. Мигель свалился со стула, он весь горел, и от соприкосновения с каменным полом его тело даже почувствовало облегчение. Крики узника продолжались, и перед лицом мученика постоянно мелькали огромный кулак и подошва военного сапога. Он закрыл глаза от нечеловеческой боли. Не было больше реальности. События прошедших недель хаотично, отдельными обрывками пульсировали в его голове. В этой бесконечной веренице видений Мигель пытался зацепиться за единственный дорогой ему образ, который, казалось, мог его защитить и спасти.
– Мама! – вскрикнул он отчаянно перед последним ударом.
Из его рта внезапно хлынула горячая, еще живая кровь на каменные плиты пола. И он погрузился в безмятежный сон вечности.
Надзиратель посмотрел на его недвижимое тело и для верности ткнул его носком своего сапога. Затем спокойным голосом произнес:
– Мертв.
Глава