Дорога пряности. Майя Ибрагим
нам. – Акиль сводит густые, припорошенные серебром седины виски. – Ужасная потеря – утратить дарование, подобное Афиру. Ох, но юноши порой так легко поддаются влиянию.
– Война его потрясла, – вторит Тарик, на что Надья отвечает:
– Он никогда такого не видел.
И Акиль добавляет:
– Чрезмерное употребление мисры явно не помогло делу.
И Ясмин восклицает, возвращаясь на место:
– Разумеется, когда ему на ухо шептали чужаки!
Они продолжают перебрасываться фразами над свитками в том же духе. Байек наблюдает за тетушкой с выражением лица, пугающе близким к веселью. Не сомневаюсь, что для него ее слезы – признак слабости. Не имеет значения, что тетушка – Ведающая мисрой, которая надзирает за чародеями и всем, что связано с волшебством. Не имеет значения, что до избрания тетушка множество лет плодотворно трудилась архитектором, изобретателем и она, обуздавшая подобие солнца, величайший источник волшебного света по всему Сахиру. То, что видит Байек, лишь уязвимость, которой он может воспользоваться. Тетушка настаивает: они в хороших отношениях, но сейчас я, как никогда, в этом сомневаюсь. И откуда-то же произрастает глубокая неприязнь Тахи ко мне. Что же могло напитывать ее лучше ядовитых слов, звучащих в стенах их дома?
Вдруг Байек переводит взгляд на меня – и будто пронзает насквозь. Его глаза не такие, как у Тахи, большие, мерцающие, словно драгоценные камни, спокойные. Они напоминает вороньи, маленькие и расчетливые, и я уверена, в них уже зреет коварный план.
Кашлянув, тетушка милостиво увлекает внимание Байека. Она подходит ко мне, вытирая щеки шелковым платочком.
– Прости меня, Имани. Тебе наверняка узнать правду тяжелее всего.
Тетушка заключает меня в объятия, в которых я прячу смущение и непонимание.
– Мудрые мои собратья, прошу, примите искренние извинения от имени племянника. – Она стремительно возвращается к столу, ее мерцающее платье тянется следом по ковру. – Боюсь, под грузом обязанностей он стал подвержен влиянию чужаков.
– В извинениях нет необходимости, – произносит Акиль. – Он не причинил нам вреда.
– Насколько нам известно. – Байек не отрывается от письма, которое изучает.
Голос его глубок, властен, он обладает даром придавать каждому слову смертельно опасную остроту.
Акиль поджимает губы так, что вокруг них свиваются усы:
– Освежи-ка мою память, Байек. Разве мы получали вести о массовой истерии, что вспыхнула, когда кто-то узрел волшебство? Разве чужаки носятся по своим улицам с криками о колдунах?
Надья и Тарик опускают взгляд в стол, но Ясмин дерзко хихикает, поднеся кубок ко рту.
– Не думаю, что слышала подобное.
– Не получали. – Акиль складывает руки на груди. – Афир неосмотрительно разделил мисру с горсткой низших повстанцев, большинство которых уже болтается в петле. Понимаю, Байек, ты с военным прошлым, но прошу, оставь нагнетание казармам, где ему самое место. Нашей беседе