Охотник. Тана Френч
я каску забыла. – Возвращается к делу, подумывая, что Джонни мог бы, по крайней мере, подождать, пока она до упора насладится своим занятием.
– Помочь тебе? – спрашивает.
– Незачем, – говорит Лена. – Все уже.
– Великолепно. – Джонни распахивает перед ней калитку и широко взмахивает рукой: – Можешь прогуляться со мной, ну.
– Не одно только это у меня на сегодня.
– Остальное подождет. Ты заслужила передышку. Когда последний раз прогуливала целый день? У тебя раньше отлично получалось.
Лена смотрит на Джонни. Улыбка у него все та же, озорно прочерчивает на лице широкую складку, будит бесшабашность в тебе, соблазняет счесть, будто ставки невысоки. Лена таких ставок и придерживалась – если не считать гонок на “кортине”. С Джонни ей бывало потешно, но пусть и был он главным красавчиком и величайшим чаровником в радиусе нескольких миль от Арднакелти, не будоражил он Лену в той мере, чтоб подпустить его даже в лифчик. Нет в нем начинки, нечем ему было ее удержать. А вот Шила Брейди, тогдашняя Ленина подружка, продолжала верить, что ставки невысоки, а начинка там где-то есть, – пока не забеременела. И с тех пор инерция тащила лишь под горку да под горку.
Шила была достаточно взрослая и сообразительная, чтоб решать самостоятельно, однако инерция Джонни волокла вниз и их детей. К Трей Редди Лена успела проникнуться глубже, чем чуть ли не к любому другому человеку.
– Знаешь, кто б с радостью прогулял денек? – говорит она. – Шила. У нее тоже отлично получалось, было дело.
– Она дома с детишками, а то как. Тереза куда-то ушла – яблочко от яблони, она-то, неймется у ней ногам. Остальные пока слишком малые, чтоб друг за дружкой приглядывать.
– Так иди давай, пригляди за ними, а Шила прогуляется.
Джонни смеется. Не принимает на свой счет – не стыдится, искренне, даже не раздражается. В том числе и поэтому никогда не тянуло Лену к Джонни: даже если видишь его насквозь и про то сообщаешь, ему как с гуся вода. Сама в такое, допустим, не вляпаешься, но тех, кто вляпается, всегда бывало выше крыши.
– Шиле на эти поля небось и смотреть тошно. Это ж я по ним годами скучал. Пошли, подсобишь мне порадоваться им. – Приглашающе покачивает калиткой. – Расскажешь, что за делишки поделывала, пока меня не было, а я тебе расскажу, как у меня все шло в Лондоне. Парнишка этажом выше был с Филиппин, у него жил попугай, который умел ругаться на их наречье. В Арднакелти такого не увидишь. Научу тебя обзывать любого, кто тебя достает, саранчонышем.
– Ту землю, на которой ты стоишь, я продала Киарану Малони, – говорит Лена, – вот что за делишки у меня. Увидит тебя здесь – погонит. Вот тогда его саранчонышем и зови. – Подбирает бельевую корзину и уходит в дом.
Стоя в глубине кухни, наблюдает из окна, как Джонни отправляется вразвалочку через поле на поиски того, кому б еще поулыбаться. Выговор у него точно не изменился, надо отдать ему должное. Лена поспорила бы, что, вернувшись, Джонни станет болтать, как Гай Ричи, но нет, по-прежнему говорит как парнишка с гор.
Что-то копошилось у нее на уме,