Просвещенное сердце. Автономия личности в тоталитарном обществе. Как остаться человеком в нечеловеческих условиях. Беттельхейм Бруно
шизофрении в ответ на экстремальные ситуации[10]. Каковы были эти размышления и что меня к ним подтолкнуло?
Оговорюсь, что их следует рассматривать исключительно в контексте концлагерного опыта. Страх смерти, крайние лишения, которым намеренно подвергали всех заключенных и особенно заключенных-евреев, – все это не способствовало ясности мысли. Но, по всей вероятности, притупленность рассудка восполнялась сильными эмоциональными впечатлениями, что свойственно человеку в экстремальной ситуации. Такие впечатления накрепко врезаются в сознание и могут повлечь за собой – когда не вытесняются – переоценку всех ценностей, даже если рассудок неспособен сразу разобраться в них или понять их далекоидущие последствия.
За колючей проволокой меня мало трогало, состоятельна ли теория психоанализа. Единственное, что меня волновало, – как выжить и при этом сохранить себя физически и морально. В заключении я сделал важнейшие открытия. Люди, которые, согласно теории психоанализа, как я тогда понимал ее, должны были проявлять больше всего стойкости в суровых условиях концлагеря, не самым лучшим образом показывали себя в ситуации крайнего стресса. Зато другие, кто согласно той же теории должен был сломаться, являли блестящие примеры мужества и человеческого достоинства. Я также видел стремительные трансформации в человеке, не только поведенческие, но и личностные. И они были гораздо более быстрые и радикальные, чем те, которых позволяла добиться психоаналитическая терапия. Учитывая обстановку, зачастую это бывали изменения к худшему, но иногда явно и определенно к лучшему. Откуда следовало, что одна и та же среда способна вызывать кардинальные перемены как в ту, так и в другую сторону.
Я больше не сомневался, что окружение способно формировать человека и действительно отвечает за значимые аспекты его поведения и личности. В каком-то смысле для меня это был откат к моим более ранним, допсихоаналитическим воззрениям, что хорошего человека способно выковать исключительно хорошее общество, только наоборот – я своими глазами видел, что неблагоприятная среда явно пробуждала в человеке зло. Однако те же губительные социальные условия раскрывали, а вероятно, даже порождали новые достойные похвал качества у тех, кто прежде никогда не обладал ими. Если одно и то же общество, в данном случае концлагерный мир, могло производить в человеке глубокие перемены, следовало предположить, что именно общество определяло личность человека. Однако на разных людей оно влияло очень по-разному и иногда порождало в корне противоположные личностные перемены и типы поведения. Следовательно, это выбор самого человека, каким быть и как проявлять себя в социуме, независимо от особенностей того или другого общества. Эти совершенно неожиданные для меня откровения никак не вписывались в концепции психоанализа.
Не скажу, чтобы мне легко дались эти выводы, но они были необходимы, если я хотел выжить и остаться собой.
American Journal of Orthopsychiatry, 26, 1956, pp. 507–518.