Пан Володыёвский. Огнем и мечом. Книга 3. Генрик Сенкевич
я сказал себе: «Иди! Послушай, что говорят люди, избавься от сомнений, просвети ум свой мудрым советом!» Вы догадались, должно быть, что я об избрании короля говорю, когда всякая censura condidatorum[58] сгодится, а что уж говорить о той, что из ваших уст услышать можно. Слыхал я и среди рыцарей суждение, всеми с великой радостью подхваченное, будто вы без удовольствия на чужеземцев взираете, что так и норовят усесться на наш благородный трон. Слыхал я, будто сказывали вы, что Вазы не чужие для нас были, потому как в их жилах кровь Ягеллонов текла, а вот эти выскочки и пришельцы (так вы, мол, выразиться изволили) ни старопольских обычаев наших не ведают, ни вольнолюбия нашего уважить не сумеют, и от этого очень легко absolutum dominium получиться может.
Отдаю должное вашему уму, вещие это слова, но простите за назойливость, коли спрошу: в самом ли деле вами это сказано было или же глубокие эти сентенции на счет opinio publico[59] следует отнести?
– Эти дамы всему свидетельницы, – отвечал Заглоба, – пусть они скажут, коли Провидение волей своей их наравне с нами даром речи наделило.
Ксендз-подканцлер невольно взглянул на пани Маковецкую, а вслед за ней и на обеих барышень, тесно прижавшихся друг к другу.
На мгновенье наступила полная тишина.
И вдруг раздался серебристый голосок Баси:
– А я не слыхала ничего!
Тут Бася смутилась, залилась краской до самых ушей, так что Заглобе пришлось сказать:
– Простите ее, святой отец! Молода и неразумна еще! Но quod attinet кандидатов, я не раз сказывал: кабы нам из-за чужеземцев этих наших польских вольностей не лишиться.
– И я того опасаюсь, – отвечал ксендз Ольшовский, – но если бы мы и хотели найти и выбрать Пяста, плоть от плоти, родную кровь, то скажите, в какую сторону обратить сердца наши? Мысль ваша о новом Пясте, достопочтеннейший, столь разумна, что, подобно пламени, весь край охватила, я и на многих сеймиках, где народ еще подкупом не развращен, один голос слышал: «Пяст! Пяст!»
– Истинно так! – подтвердил пан Заглоба.
– Но все же куда легче провозгласить: «Пяст! Пяст!», – продолжал далее ксендз Ольшовский, – нежели на деле найти того, о ком мы помышляем ежечасно. Поэтому не удивляйтесь, почтеннейший, если спрошу прямо: кто у вас на примете?
– Кто на примете? – повторил озадаченный Заглоба.
Он оттопырил губу и насупил брови. Трудно ему было ответить так вдруг, потому что до сей поры ни о чем таком он и не помышлял вовсе, не было у него таких мыслей, на которые намекал святой отец. Впрочем, Заглоба и сам отлично видел, что ксендз-подканцлер ведет с ним игру, но охотно поддавался, потому что ему это было лестно.
– Я только in principio[60] говорил, что нам Пяст надобен, – ответил он наконец. – Но имени не называл, что правда, то правда.
– Слышал я о горделивых замыслах князя Радзивилла, – сказал ксендз Ольшовский словно бы невзначай.
– Пока
Оценка кандидатов
Общественное мнение
В принципе