Душа для четверых. Ирина Родионова
старшей сестрой, это же несправедливо, неправильно. Сердце кровью стучит в ушах, и отец затихает в голове у Даны. Она вслушивается через силу, зная, что если пропустит вопрос, то получит снова. Пощечины ее давно не пугают, они так, разогрев.
– Эгоистка. Никто тебя такой не воспитывал, но ты не стараешься… Я из тебя выбью всю дурь.
Это его любимая присказка.
– Ты уже и так слишком много выбил, – выпаливает она и прикусывает кончик языка до крови.
Тянется к кухне, там дверь, правда, со стеклом, но за ней будет не так слышно, не так страшно мелким, спрятавшимся под одеялами, они ведь изо всех сил изображают крепкий сон… Отец выдыхает почти с рычанием и улыбается. Дана снова не может идти. Она готова к крику, к пощечине, она вся напряглась, но отец улыбается почти спокойно, и на миг внутри у Даны вспыхивает слабая надежда – может, сегодня она отделается малой кровью? Может, отец успокоится и погладит ее сейчас по голове?
– Я это делаю ради тебя, – говорит он негромко. – Из любви к тебе. Чтобы ты выросла нормальным человеком.
Она кивает, торопливо соглашаясь с ним. Снова не помогло – улыбка натягивается. Сначала удар в плечо, тычок, потом куда-то в живот, и Дана, беззвучно охнув, сгибается. Отец хватает ее за локти и выпрямляет через силу, снова хлещет по щеке. Она жмурится и повторяет про себя, что все уже началось и вот-вот закончится, потерпи, только потерпи немного и молчи, нечего им слушать.
Кажется, ее молчание только выводит отца из себя.
Когда он лупит ее в обычные дни, пока Аля и Лешка в садике и школе, Дана орет во всю глотку: зовет соседей, лупит по батареям кулаком, отбивается и кусается. Он быстро отступает, когда видит ее затравленный взгляд, звериную решимость биться. Но сейчас кричать нельзя.
Обычно папа не бьет по лицу или предплечьям, потому что тогда придется прятать синяки, замазывать их жирным тональным кремом или носить водолазки, и такое не очень хорошо вяжется со званием образцового отца, но сегодня он срывается, и Дана чувствует на зубах ржавую соленость крови. Это хорошо, крови он боится – отступает и сразу же обхватывает себя руками, смотрит почти в удивлении.
Дана медленно опускается на пол, ноги у нее не слушаются. Вытирает лицо рукой, массирует живот – там ноет и тянет, там разольется кровоподтеком под кожей, но сегодня ей досталось немного, нет. Отец бьет не ради боли. Ради воспитания.
Она читала книжки по самообороне и пыталась понять, как лучше закрывать голову, нос, туловище, полюбила носить свитера. Пробовала разные методики успокоения, как для террориста или сумасшедшего, повторяла перед входной дверью защитные приемы, но от первой же пощечины все вылетало из головы.
Было жалко губу – распухнет еще, посинеет.
Дана радовалась, что все подошло к концу. Сейчас она поболтает с малышами, ляжет на свое кресло и уснет глубоко и крепко, без сновидений.
– Доченька… – шепчет отец, и она смотрит на него.
Глаза у нее влажные, и Дана не понимает почему, может, нерв какой-то задел. Но слезы производят